— Чаво? — глаза рыжего чуть не выкатились изорбит.
— Год, спрашиваю, какой?
— Так это… тысяча двести сорок первый от Рождества Христова. Или если пану угодно — шесть тысяч семьсот сорок девятый от сотворения мира. Подумав немного, поляк добавил: — Весна у нас нонче, март месяц.
— Тяжкое испытание, лихая година… — снова скулил крестьянин, но его вдохновенный экстаз плакальщика-одиночки уже иссякал. Теперь в глазах поляка появилось ответное любопытство. Что ж, все естественно: нечасто, наверное, на местных слякотных дорогах встречается грязный по самые уши тип с резиновой дубинкой «РД-73», в бронежилете, помеченом надписью «ОМОН», и потерявший к тому же во времени.
Бурцев глянул поверх голов. Среди столпившихся землепашцев и воинов он выделялся высоким ростом. Людишки в Средние века все же мелковаты для бойца отряда милиции особого назначения из третьего тысячелетия.
Как он и предполагал, оркестром многоголосых глоток дирижировал всадник в самом центре взбудораженного собрания. Уверенная посадка выдавала в нем прекрасного наездника. А пятна свежей грязи которой верховой был заляпан сзади по самую верхушку куполообразного шлема с железной полумаской свидетельствовали о недавней быстрой скачке. Бурцев не расслышал толком слов всадника, но прекрасно видел, как взметнулась вверх рука в кольчуж перчатке, — и тут же очередная волна славословя адрес Генриха Благочестивого прокатилась по толпею
— Это и есть тот самый князь Генрих? — поинтересовался Василий у своего рыжего гида.
Как-то не очень вязалась с княжеским титулом одинокая фигура всадника в неброских доспехах и грязном плаще.
— Нет, конечно! — почти возмутился крестьянин.
Былое благоговение к незнакомцу с щитом и дубинкой сразу улетучилось. Бурцев вдруг осознал, что и паном его уже не называют. Наверное, рыжий вовсе не так прост, как кажется, — у поляка хватило смекалки сообразить, что Бурцев не местный. Чужакам здесь, видимо, почет и уважение оказывать не привыкли. По крайней мере, простолюдины. А без почета-то какой же ты пан?
Ладно, мы люди не гордые. Потерпим, лишь бы этот конопатый продолжал говорить. Информация сейчас нужна, как воздух.
И конопатый продолжил, кивнув на всадника:
— Это один из посланников Генриха Благочестивого. Предлагает нашему обозу укрыться во Вроцловской крепости, а людей зовет в ополчение при княжеском войске. Только зря старается. Глотку подрать во славу князя — это одно, а биться с племенем Измайловым — совсем другое. Никто ни свою семью, ни скарб сейчас не бросит. Крепостям мы не доверяем — их тартары берут одну за другой. Авось, в лесах поспокойней будет. Тягаться же с язычниками на поле брани никак невозможно. Уже усвоили по Малой-то Польше. Из тех земель ведь бежим в Силезию. Нет, мил человек, если Панове хотят — пускай сами свои головы кладут. А я отойду да в сторонке обожду. Никогда оружия в руках не держал и впредь брать не намерен. Не для того рожден.
— А эти, — Бурцев указал на редких вооруженных воинов в толпе, — тоже не пойдут за князя биться?
— Кнехты-то? — поляк пожал плечами. — Может, и пошли бы. Им, как и рыцарям, война — мать родна. Да только панночку свою охранять должны. Знатная, говорят, особа — она тоже от тартар спасается. Видишь повозку впереди — ту, что побольше и покрасивше, с орлами на бортах. Ну, где два кнехта с топорами пристроились. Вот там панночка и едет. Пока мы вместе с ней и с ее охраной, у обоза, почитай, тоже какая-никакая оборона, а имеется. В общем, молим Господа, чтобы и впредь благодетельница не отказывала нам в защите.
Про благодетельницу сейчас неинтересно. Бурцев сменил тему:
— И много у князя Генриха таких посланников?
Словоохотливый крестьянин уважительно присвистнул. Точнее, издал беззубым ртом неубедительную имитацию свистообразного звука.
— Цельная армия. Гонцы разосланы по всей Силезии и дальше — в другие княжества — в Великопольские и Малопольские земли, в Куявию и Мазовию. К Чешскому королю и Тевтонскому магистру — тоже посланцы отправлены. Ты что, даже этого не знаешь? И откуда ж ты такой взялся, мил человек? Чего-то не припоминаю, чтобы ты шел с нашим обозом.
— О-о-о, — насмешливо протянул Бурцев, — взялся я издалека. Ни тебе, ни твоему обозу туда ни в жизнь не добраться.
Прокол! Он осекся, взглянув на внезапно переменившееся выражение лица собеседника. Или с юмором у того были серьезные проблемы, или…
Теперь в глазах поляка — страх вперемешку с ненавистью. Страх и ненависть — гремучая смесь. Чрезвычайно опасный коктейль. Бурцев на всякий случай отошел в сторонку. Редкозубый землепашец с хитрыми злющими глазками ему совсем разонравился. Знал он эту породу — такие способны на любую пакость. Особенно когда чувствуют за собой силу. Сила же сейчас была как раз на стороне поляка. Он у себя дома, он среди своих, он в курсе всех дел, а вот пришелец из будущего пока мало что смыслит в происходящем. Так что ссора пришельцу ни к чему. Тем более ссора по пустякам.
Рыжий позабыл о проявлении верноподданнических чувств, коим с такой самоотдачей предавался до разговора с Бурцевым. Крестьянин вытаскивал из толпы таких же малоприятных, как и он сам, овчиннотулупных типов, что-то втолковывал им. Украдкой кто-нибудь из угрюмых землепашцев нет-нет да и бросал мрачный взгляд на чужака. Пожалуй, самым разумным в сложившейся ситуации — потихоньку, не спеша покинуть разгоряченное собрание.
Бурцев сделал шаг в сторону спасительной рощи. Прочь с этого крикливого базара!
— Куда?! — чьи-то пальцы вцепились в рукав. Давешний рыжий-конопатый знакомец!
— Пусти!
— Нет уж, тартарское отродье! Яцек своего не упустит! Я за тебя еще награду получу.
Тартарское отродье? Ну, и дурак же ты, Яцек!
— Пусти, говорю! — Резким ударом Бурцев сшиб с рукава цепкую пятерню. Бил рукой — не пускать же сразу в ход дубинку против безоружного. Удар не очень сильный, просто предупреждение. Поляк предупреждению не внял.
— Держи его, ребя! — завопил он благим матом. — Хватай пса!
«Ребя» налетели неуклюже, толпясь и мешая друг другу.
Щитом Василий оттолкнул одного, повалил второго… Но когда кто-то из нападавших повис на щите, а остальные попытались живым тараном завалить и затоптать противника, пришло время для доброго старого «демократизатора».
Бурцев старался не особо свирепствовать, и все же глухие смачные удары резиновой дубинки наверняка привели бы в ужас правозащитников всех мастей. Крича и стеная, землепашцы из ватаги Яцека один за другим отпрыгивали, откатывались, отлетали от крутившегося волчком одинокого противника со щитом и резиновой дубинкой.
Вообще-то в ОМОНе их обучали орудовать спецсредством «РД-73» в цепи или с напарником. Грубо, просто, но эффективно: взмах — удар, взмах — удар. Бить по очереди, только сверху вниз или чуть наискось. Поперечными ударами не увлекаться. Четких инструкций на сей счет не писано, но имелся достаточный опыт: неоднократно проворная жертва уклонялась от такого удара, и тогда резиновая дубинка сбивала с ног стоявшего рядом сослуживца.