— Пренепременно, — буркнул Стольник.
Борис и Ухо сгребли железо с конвейера.
На выходе к ним подскочил плюгавенький мужичок с суетливыми руками и подозрительно хитрыми глазками:
— Господа хэдхантеры, тресочку не желаете? В аренду? В собственность? Для перепродажи? Недорого уступлю. Все умеет. А может, работник какой нужен? Так у меня есть. Полный комплект. Интеллектуалы, работяги… Дешевле, чем на бирже, отдам.
Стольник, не стесняясь в выражениях, шуганул мужичка.
— Кто это? — спросил Борис.
— Частный маклер, — объяснил взводный. — Или агент какой-нибудь. С такими дел иметь не стоит.
— Запрещено? Черный рынок?
— Да нет, в общем-то. Теоретически не запрещено. Если у продавца есть лицензия на частную деятельность и налоги платятся исправно, никакого криминала не будет. Только кто ж тебе гарантию даст, что лицензия не фальшивая, а товар проверенный? Подсунут неликвид какой-нибудь сифилитический — потом локти кусать будешь.
— А если уж девочка нужна, — подхватил Ухо, — лучше доп-сервисом каким-нибудь воспользоваться. Или в публичный дом сходить. Благо проституция сейчас легализована.
— Ну уж если и рабство легализовано, — пробормотал Борис, — то проституция — это, конечно, ерунда.
— Легализовано все, что приносит прибыль и не вредит государству, — сухо заметил Стольник.
Покупки загрузили в БТР. Хэдхантерская колонна, лавируя между припаркованным городским транспортом, медленно выдвигалась со стоянки гипермаркета.
Борис снова вертел головой, выхватывая все новые и новые подробности непривычной городской жизни. Вон у обочины выстроились таксомоторы. За баранкой ближайшего ждет клиентов горбоносый таксист-трес. Пальцы одной руки нервно постукивают по рулевому колесу. Другой рукой трес, словно четки, перебирает звенья собственной цепи. Переживает, наверное, что нет клиентуры.
Напротив стоянки такси строится небольшой торговый павильон. На смуглых шеях черноволосых рабочих тоже блестят ошейники и цепи. Каменщики, ловко орудуя мастерками, кладут кирпичи. Кто-то возится у бетономешалки.
Чуть в стороне, изнывая от жары, торгует мороженым пожилая женщина в фартуке. Мороженица прикована к массивному коробу-холодильнику на колесах.
— Слышь, Ухо, — повернулся Борис к сержанту. — Тут вообще кто-нибудь, кроме тресов, работает?
— Работа работе рознь, Берест, — оскалился Ухо. — Официально безработных в Ставродаре нет. Любой безработный рано или поздно становится тресом. Равно как и любой бесполезный для общества индивид, не способный платить налоги. А так…
Он пожал плечами.
— Свободные граждане, как правило, занимают руководящие посты или владеют бизнесом. Поэтому их работы незаметно.
— Их работы незаметно? — усмехнулся Борис. — Хорошо сказано.
— Ты не понял, Берест. Я о другом. Всю черновую работу выполняют тресы. Поэтому мы видим в основном их труд.
— В основном? — скептически переспросил Борис. — В основном или только?
— Не забывай о силовых структурах. Плюс группы мониторинга и наблюдения за тресами. Плюс хэдхантерские фирмы. В этих сферах по понятным причинам заняты только вольнонаемные граждане.
— А еще свободные граждане где-нибудь заняты?
— Есть еще тресовладельцы, есть инвесторы…
— Они где-то работают?
Сержант рассмеялся.
— За них работают их трудовые ресурсы и их капитал, а это тоже приносит городу немалый доход. По этому ни тех ни других в тунеядстве никто обвинить не посмеет.
— Это все?
— Нет. Есть еще трес-брокеры, частные маклеры и агенты. Есть муниципальная и частная охрана. Кроме того, в некоторых сферах еще сохраняется конкуренция между тресами и вольнонаемными работниками. Но, думаю, это ненадолго. Тресы уже сейчас составляют большую половину городского населения.
— Вот как?! — удивился Борис. — А если тресы устроят какую-нибудь бучу?
— Не-а, Берест, уже не устроят, — улыбнулся Ухо. — Не такой народец у нас. У нас народец послушный и терпеливый. Раз уж дали навесить на себя трес-ошейники — теперь-то чего кулаками махать? Кое-где бузят, конечно, понемногу самые отмороженные, устраивают стихийные акции неповиновения. Появляются иногда и в наше время Спартаки, мать их. Но это так… Мелочи.
Борис недоверчиво взглянул на сержанта.
— И что, у тресов даже нет подполья?
— О чем ты говоришь! — отмахнулся Ухо. — Кругом видеокамеры. Тресы находятся под наблюдением круглые сутки. К тому же они слишком разобщены. Организации — никакой. Правила содержания трудовых ресурсов таковы, что общение между тресами сведено к минимуму. Доступа к оружию они не имеют. Да и вообще… большая их часть — обычное быдло, давно и бесповоротно смирившееся со своей участью. Ну а буйных тресов, которые не желают подчиняться правилам, тоже можно использовать с пользой и выгодой.
— Да? И как же?
Сержант ощерился.
— Тех, кто годится в бойцы, продают в гладиаторы.
— А-а-а, — протянул Борис.
Об этом он мог бы догадаться и сам.
— А ты думал, гладиаторские бои — это просто шоу? Нет, Берест, они еще и важную социальную функцию выполняют. Избавляют общество от ненужных и опасных элементов, а заодно позволяют неплохо зарабатывать.
— Ну а тех, кто в бойцы не годится, — с ними как?
— Их изолируют.
— Тюрьма? — спросил Борис.
— Еще чего! — возмутился Ухо. — Кто в наше время будет содержать иждивенцев за решеткой? Пусть уж лучше пашут на каторге в коллекторе. С глаз долой, короче. А условия там такие, что… В общем, тресы там живут хреново и не очень долго. Но отработать потраченные на них деньги успевают.
Борис оглянулся на ползущую сзади тресовозку. Там внутри среди прочего живого товара едет его первая добыча. Молодая чернявая девчонка, которой довелось побывать и в коллекторе, где долго не живут, и на гладиаторской арене, где живут еще меньше. А вот чернявая сумела выжить. И там сумела, и там. Она сумела даже сбежать из города. Но для того лишь, чтобы снова вернуться в ад.
И возвращает ее обратно он.
Ухо что-то сказал.
— Что? — встрепенулся Борис.
— Как тебе наш магазинчик, спрашиваю? — Сержант кивнул назад, на громаду гипермаркета.
Видимо, решил, что Борис смотрит туда.
— Да так… — Борис неопределенно пожал плечами. Ответил, не ответив.
«Магазинчик» ему, честно говоря, совсем не понравился. Бродящие среди покупателей висельники на цепях. Охрипшая трéска, цепляющаяся за лица умоляющим взглядом. И другая — подвешенная для порки… Наверное, к этому надо привыкнуть.