Еще одна М‑39 разорвалась возле припаркованного у штабного здания «кюбельвагена» — того самого, с матюгальником над лобовым стеклом. Посеченный осколками автомобиль осел на пробитых протекторах. Вспыхнул бензобак.
Да, пращевой гранатомет марки «мамлюк Бейбарс» оказался на редкость скорострельным и эффективным оружием. Но и немцы быстро приходили в себя. Неожиданное ночное нападение и даже гранаты, перелетающие через проволочные ограждения вместе со стрелами, могли смутить цайткоманду лишь на время. На короткое время. И время это вышло.
Окриками и тычками офицеры наводили порядок. Толковые командиры гнали подчиненных в укрытия. Четкие приказы звучали громче, чем крики раненых и вопли растерянных солдат. Немцы занимали позиции. Цайткоманда СС принимала бой.
К госпитальерским развалинам уже потянулись патрули. Со стороны Патриаршего дворца спешила конница братства Святой Марии. Из Прохода Шайтана выдвинулась моторизированная колонна. Два танка — «Пантера» и «Рысь», полугусеничный бронетранспортер с открытым верхом да три «Цундаппа» с пулеметами в колясках должны были проехать точнехонько под колокольней Сен‑Мари‑де‑Латен. Расчет Бурцева оправдывался: стрелки стягивали на себя основные силы фашистско‑тевтонского гарнизона. Но за это пришлось платить дорогую цену.
Все прожекторы Прохода Шайтана уже шарили по руинам иоанниской резиденции. Фашики разглядели наконец противника. И били, били, не давая поднять головы.
Уходить! Пора уходить!
Стрелы теперь летели редко. Праща Бейбарса тоже мелькала в воздухе нечасто. Да и переброшенные через ограждения гранаты взрывались без толку.
Бурцев мазанул лучом света от руин к дому Мункыза. Осветил беседку с тайным ходом иоаннитов. Это был условный знак: всем в подземелье! Всем, кто еще уцелел… Отступать немедленно и подрывать за собой пороховые мины.
Взрыва он не слышал. И не видел. Заметил только, как дрогнула и просела земля под подворьем Мункыза. Как рассыпалась беседка алхимика. Как развалился дувал. Как перекосился дом старого сарацина. Все! Вход в подземелье завален, закупорен… А в следующую секунду Бурцев вздрогнул от нежданного звона. Что?! Где?!
Дребезжал полевой телефон. Настойчиво, громко. Вот ведь не вовремя! Проход Шайтана вызывает, блин, колокольню… Не отвечать? Тогда фашики сразу заподозрят неладное! Бурцев протянул руку, взял трубку. Приложил к уху.
— Я?..
Лающий, фельдфебельский какой‑то, голос с ходу отчитал за нерасторопность. Спросил, видно ли с колокольни партизан, засевших в развалинах.
— Наин… — честно ответил Бурцев.
Тут же ему была поставлена боевая задача: обстрелять руины, прикрыть пулеметным огнем колонну, движущуюся к развалинам, как только она пройдет под колокольней.
— Я воль! — весело отозвался Бурцев.
О, он прикроет! Так прикроет — мало фрицам не покажется.
— И пусть там ваши тевтоны просыпаются наконец! — гавкнула трубка напоследок. — Пусть присоединяются к колонне! Партизаны где‑то захватили гранаты. И кажется, научились с ними обращаться. Так что рыцари пойдут в развалины первыми.
Трубка заткнулась. В люк заглянул Хабибулла:
— Ты с кем‑то разговаривал, Василий‑Вацлав?
— Да так, — отмахнулся он. — Немецкая магия донимала. Телефон называется.
Бронетехника и мотоциклы из Прохода Шайтана тем временем доползли до колокольни. Остановились, поджидая тевтонское подкрепление. А вот нападения сверху немцы не ждали.
— Ну, Хабибулла, наш черед! Бей «шайтановы повозки»!
Бить сверху было удобно: фашики сгрудились кучкой под самой башней, у забора, окружавшего церковные подворья. Бурцев начал первым. С главной цели. Противотанковая граната, шелестнув в воздухе лентами стабилизатора, упала на корму «Пантеры». Взрывом разворотило двигатель, повредило гусеницу. И хотя баки не вспыхнули, перепуганный экипаж полез наружу.
Со второго этажа колокольни ударили арбалеты. Посыпались, мелькая подпаленными фитилями, глиняные кувшины с «греческим огнем». Зажигательные снаряды летели один за другим. Кто‑то из Бейбарсовых джигитов, видимо, помогал «огнеметчику». И «коктейль Мункыза» не знал пощады.
Три кувшина без пользы расплескали дымное пламя по земле. Один поджег правофланговый «Цундапп» вместе с экипажем. Еще два рухнули на броневик без крыши, мигом обратив машину в пылающий факел. Из кабины и кузова посыпались люди. Люди кричали, сбивали липкий огонь. Бесполезно! Мункыз, помнится, говорил, что без уксуса и песка это пламя не потушить. Так и есть…
Еще три кувшина ударили о броню «Рыси». Содержимое горшков окатило огненной струей башню и корпус, растеклось до самых гусениц.
Танк вспыхнул — целиком и сразу. Обожженная «Рысь» взревела, заметалась по узкой улочке, оставляя за собой огненный след, ломая дома и заборы. Раздавила пылающий «Цундапп», чуть не врезалась в «Пантеру», своротила ограду церковного двора. Откатилась от пролома, снесла домишко на противоположной стороне улицы. Но остановилась, как только занялась пламенем корма. Из люков выпрыгивали танкисты.
Воины Бейбарса снова взялись за арбалеты.
Хабибулла выбросил последний горшок.
Бурцев швырнул под колеса уцелевших мотоциклов железные яйца М‑39. Взрыв, еще… Мотоциклы перевернулись. Бурцев взялся за пулемет. Лупил по заваленным «Цундаппам», по каскам, по поднятым кверху лицам и «шмайсерам». Прошивал очередями мотоциклы, валил мечущихся среди огней и дыма ошалелых автоматчиков. Немцы были в шоке. Ни ответить как следует, ни уйти из‑под удара немцы не успели. Лишь несколько шальных пуль ударили о камень звонницы, разбили прожектор, чиркнули по колоколу, отозвавшемуся всполошным звоном.
С колонной было покончено меньше чем за минуту. Готова! Вся! Расстреляна, сожжена, утыкана арбалетными болтами… Бурцев перезарядил пулемет, ударил по стягивающимся отовсюду фашистско‑тевтонским патрулям. Старался, по возможности, щадить окрестные дома. Целил только по фарам и факельным огням, мелькавшим на улицах Иерусалима.
Затем развернул горячий ствол МG‑42 к Патриаршему дворцу, откуда приближалась орденская конница. Полоснул длинными очередями по плотным рядам всадников. Раз, другой, третий… И — как частой гребенкой вычесал тевтонское воинство. Повалились кони и люди. Пали факелы и белые штандарты с черными крестами. Рыцарский строй, спешивший на помощь союзникам, распался, отступил.
А потом… Потом громыхнуло так, словно над самой головой Бурцева взорвали «атоммине». Так ему показалось…
Грохот, звон в ушах и за ушами, и вне ушей. Гу‑у‑ул…
Колокольня содрогнулась — вся, от основания до звонницы. Впрочем, как раз от звонницы‑то практически ничего и не осталось. Снесло, на фиг, звонницу. Полетела вниз сбитая остроконечная кровля. Ухнул следом гудящий колокол, разнеся попутно к едрене фене и ограждения верхней площадки, и прожектор. Упал, раскололся, разбросал осколки меж трупов, металла и пламени.