А по камере уже скакал Сыма Цзян с костяными нунчаками. Китаец был подобен маленькому, но сокрушительному урагану. Ни короткие кольчужки стражников, ни легкие открытые шлемы не спасали от человека-стихии. Нунчаки били в лица, не защищенные забралами и стрелками-наносниками. Ломали носы, вышибали целые россыпи зубов и кровавые сопли.
Кто-то из стражников попытался дотянуться до китайца мечом. Сыма Цзян увернулся, поймал выброшенную вперед руку противника между связанных костяшек, взял в «ножницы» – на излом. Резко и сильно сжал мослы-рычаги.
Меч выпал. Стражник заорал. Удар остренького локтя в раскрытую пасть заставил тюремщика подавиться собственным криком.
За уроженцем Поднебесной следовал Збыслав. Этот старался лупить берцовой костью «кузена Черепа» по не защищенным железом рукам и ногам. А когда костяная палица сломалась, литвин пустил в ход кулаки и медвежьи объятья.
Остальная дружина тоже не зевала.
Действуя где голыми руками, а где – подхваченными с пола оружием стражей, пленники вырвались из камеры. Ядвига и Аделаида не отставали от мужчин. Ведьма Берта тоже решила не задерживаться в каменном мешке. Схватив оброненный факел стражников, она размахивала им не хуже иного инквизитора.
Внезапность нападения со стороны беспомощных пленников возымела действие. Охрана, сопровождавшая Дитриха – с полдюжины надзирателей, – была обезоружена и обезврежена в считаные секунды. Последнего противника Бурцев с разбега хорошенько приложил хребтом о каменную стену, а Дмитрий свернул оглушенному стражнику шею. Вместе со шлемом.
Увы, долго прохлаждаться им не дали. С нижних этажей башни по крутой винтовой лестнице на шум спешила подмога. Судя по топоту и голосам – немаленькая. Судя по звону металла – прекрасно вооруженная. Впечатление было такое, будто наверх рвалось целое стадо бронированных носорогов.
И действительно… Первым на тесную площадку перед камерой взобрался грозного вида рыцарь. С черным крестом на груди – явно из тевтонского посольства. Латы – покруче, чем у Дитриха Лысого. На голове – яйцеобразный шлем с опущенным забралом. Такому типу челюсть уже не своротишь.
Но китаец, оказавшийся ближе других к немцу, атаковал не раздумывая. Хрусть! Костяные нунчаки разлетелись фейерверком желтоватых осколков после первого же удара о шлем.
Рыцарь поднял меч.
Сыма Цзян нанес второй удар. Второй и третий, точнее. Сразу. Одновременно.
Прыжок. Ноги старика оторвались от пола. Китаец изогнулся в полете, переворачиваясь вверх ногами.
Седая голова оказалась внизу, пятки – вверху. Вот этими-то пятками Сыма Цзян и шарахнул в шлем-яйцо. Пробить не пробил, конечно, но толчок вышел изрядный. А поскольку пришелся он в верхнюю точку и поскольку тевтонский рыцарь сам уже подался назад, замахиваясь мечом…
В общем, равновесие немцу удержать не удалось.
Пошатнувшись на верхней ступеньке, тевтон грохнулся навзничь. На лестницу. Покатился вниз. Туда, откуда пришел.
Китаец же мягко приземлился на руки. И – хоп-ля! – вновь уже стоит на ногах. Довольный, как акробат в цирке. У-шу, однако!
А на лестнице – лязг, стук, звон. Громыхая доспехами, валя всех, кто поднимался следом, рыцарь тяжелым окованным бревном катился по ступенькам.
Внизу образовалась пробка из копошащегося железа – непроходимая, непролазная. Ай, молодец, Сема! Выиграно еще немного времени. Правда, о том, чтобы самим спускаться вслед за сбитым тевтоном, нечего и думать. Да и зачем? Все равно не выпустят ведь их. Ни из башни, ни с замкового двора.
Нет, путь вниз закрыт.
– Наверх! – приказал Бурцев, поднимая оброненный рыцарем меч.
Сам пошел первым.
Один поворот винтовой лестницы и…
Бурцев едва успел отпрянуть за изгиб каменной стены. Арбалетный болт ударил в кладку над головой. Срикошетил. К счастью, не задел никого.
Спасло, что стрелявший почти не видел их в темноте. А вот фигура самого арбалетчика прекрасно выделялась на фоне распахнутого люка боевой площадки. Пусть ночь, но звезды, луна… В общем, света достаточно.
Бурцев рванулся к противнику. Пока тот не перезарядил самострел, пока не взялся за меч или копье.
Противник оказался хитрее. Арбалетчик схватился за крышку люка, опуская, закрывая. Захлопывая.
Ну, уж нет!
Бурцев впихнул клинок в проем, не в проем уже – в щель. Клинок вошел во что-то мягкое, податливое.
Вскрик.
Тяжелая крышка упала. Зажатый плашмя меж деревом и камнем, клинок переломился. Но сверху люк уже не держали. Крышка подпрыгнула от толчка Бурцева. Открылась. Арбалетчик лежал рядом. Одной рукой держался за пропоротую ногу, другой вытаскивал кинжал.
Бурцев, отбросив в сторону бесполезный обломок меча, цапнул раненого за ногу, стащил вниз, бросил идущим следом – разберутся. Сам выскочил на площадку.
Наружу.
На самый верх башни.
Ветер в лицо. И запах дыма.
И ребристая пушка на массивной колоде, уставившаяся на густой лес неподалеку от замка. И десяток каменных ядер. Размером этак с голову. Если в шлеме.
И переносная железная корзина с тлеющими угольями.
И двое в шишаках и кольчугах – возле дымящейся корзины. Оба возятся с…
Еще одна пушка, что ли? Пушчонка. В миниатюре. Махонькая такая. Но тяжелая. Пугач какой-то! Короткий железный ствол в грубо вырубленном деревянном ложе.
Один стрелок придерживает и наводит. Другой – подносит зажженный фитиль к затравочному отверстию.
Ага… ружжо, типа… Для расчета из двух человек. Вроде арабской модфаа. Только стреляет не стрелами. Чем именно стреляет эта дура, думать не хотелось. Ибо дура была направлена точнехонько в грудь Бурцеву. И…
Пи-и-и…
Фитиль коснулся затравки.
Нет-с!
Порох не загорелся.
Отсырел?
Пока не загорелся…
А заряженный самопал все смотрит на Бурцева.
А в затравочное отверстие все тычется и тычется тлеющий фитилек. Судорожно дергаются, выплевывая беззвучные ругательства, стрелки.
Блин, ведь вспыхнет же! Хоть и отсырел порох, но…
– А-а-а! – Бурцев бросился вперед.
Пинком отбросил держателя «ружья».
Рывком вырвал железную трубку на деревянном полене у стрелка с фитилем.
Стрелок швырнул извивающуюся змею фитиля в лицо Бурцеву. Не попал. Отскочил. Подхватил секиру, приваленную к ядрам. Размахнулся.
Е-опс! Бурцев попятился. В руках-то ничего, кроме трофейного пугача.