— Не только свидетелей, но и подозреваемых. — И не дав мне опомниться: — С тех пор как вы здесь побывали, ничего не изменилось?
— Если не считать хозяина мастерской…
— Юмор? — возвратил он мою же реплику.
— Какой есть.
— Меня интересуют картины.
— В каком смысле?
— Все ли на месте?
— Не считал.
— Я говорю о «Данаях».
— Мне неизвестно, сколько он их написал. Потому и тянул, что чуял очередной словесный капкан. Понимал, что от моего ответа зависит, развеять его подозрения или, наоборот, укрепить. В любом случае доказательств — никаких, поздно спохватились. Так что терять мне нечего, решил я, дожидаясь следующего вопроса.
— Я хотел бы знать, — терпеливо разъяснял Борис Павлович, хотя, несомненно, догадался, что я тяну резину, — все ли «Данаи» на месте из тех, что он вам показывал.
— Вроде бы все, — решил я немного подразнить его. — Хотя подождите…
Откуда ему знать, сколько их было? Но животом чувствовал, что знает.
Я прошелся по мастерской, скользя взглядом по «Данаям». На какой-то миг задержался у Данаи-Лены и впервые вдруг остро почувствовал, что ее нигде уже нет на белом свете — бедный Саша!
Обернулся к Борису Павловичу и спокойно сказал:
— Кажется, было пять. Одной не хватает.
— Какой? — быстро спросил он.
Сказать — не сказать? В конце концов решился — терять нечего. Я уже больше не сомневался, что ему и без меня известно, а спрашивает просто так, чтоб проверить.
— Самой, пожалуй, незначительной. Это была копия с «Данаи» после ее реставрации.
Борис Павлович ввинтил в меня свой взгляд — только зря стараешься, не на того напал! Ну что уставился? Ты — не змея, я-не кролик. У каждого человека есть квота страха. Свою я израсходовал до конца.
— Вы уверены, что это была копия?
— Он так сказал.
— А вы сами? У вас же особые отношения с «Данаей». Разве не вы с ходу обнаружили подмену в Эрмитаже? Или ваш глаз работает только в одном направлении? Копию от оригинала можете отличить, а оригинал от копии — нет?
— Оригинала я не видел. Точнее, того, что вышло из реставрационных мастерских. Я приехал к открытию.
— За два дня до открытия.
— К тому времени картина уже была подменена копией.
— Откуда вы знаете?
— Не ловите меня на слове. Не в последний же день!
— В последний.
— Я ее не похищал.
— Лично вы — нет. Тут меня прорвало.
— Вы что ж, хотите, чтоб я помог вам упечь себя за решетку? Против меня нет никаких улик, кроме смутных подозрений и бредовых гипотез. Да еще неуемного желания взять реванш за мою, девятилетней давности, победу над вами.
— В том и закавыка, что доказательств у нас недостаточно, — грустно признал Борис Павлович.
— А потому надеетесь, что я их сам вам преподнесу на золотом блюдечке с голубой каемочкой? Дам показания против себя? Ждете от меня помощи, будучи сами не способны сыскать ни похитителя картины, ни убийцу, а может, даже и двух. Даже если б я сам явился с повинной, вам бы все равно пришлось поискать доказательства и свидетелей, чтоб подтвердить мое признание. Да и в любом случае я вам не подотчетен.
— У вас теперь двойное гражданство, — напомнил мне Борис Павлович.
— От которого я в любую минуту могу отказаться. Хотите, прямо сейчас верну российский паспорт, — предложил я и полез в карман. — Вряд ли он мне понадобится в Америке, где я буду через пару дней.
Движением руки Борис Павлович остановил меня.
— Уж коли зашла речь о географических перемещениях… Помните парадокс Велимира Хлебникова: путь из Москвы в Киев лежит через Нью-Йорк. Боюсь, вы любитель таких сложных маршрутов. Зачем летали в Тбилиси?
— Как шпион.
— Шутить изволите? Вы не шпион. Криминальная ваша функция совсем иная.
— Господи, как серьезно! Так арестуйте меня — коли у вас есть основания, — сказал я, решив не облегчать ему задачи подробностями грузинской поездки — как мнимыми, так и подлинными.
— Основания есть, а с доказательствами, вы правы, слабовато. Только косвенные улики. С точностью не знаем, ни где вы были в момент убийства Никиты, ни что делали в Тбилиси, ни для чего прибыли в Питер. Все это нам и предстоит выяснить. Подозрительно уже то, что стоило вам приехать, как все закрутилось и картину свистнули, и реставратора из Эрмитажа кокнули. Что следующее? Или кто следующий? Два безнаказанных убийства — не следует ли ждать еще одного? В первом мы подозревали Никиту — даже если он его и совершил, то теперь правосудию, увы, до него не дотянуться. А если не Никита? Что, если убийца Никиты был убийцей Лены? И странным образом все ваше сараевское товарищество оказалось задействованным: одного самого убивают, у другого — жену, остальные на подозрении. И как эти убийства связаны между собой? И как — с похищением «Данаи»? Как — с вашим приездом? Просто совпадение? Не слишком ли много совпадений?
— Представьте: связи отсутствуют, все — само по себе, совпадения случайны.
— Случай — тоже часть закономерности, но невидимой, неосознанной, неразгаданной. Мы сбились с ног в поисках этой связи-невидимки, но кто-то нам все время подсовывает ложные следы, сбивает с толку. Не исключено, что вы. Вот мы и блуждаем в потемках, движемся ощупью, как кроты. Но еще не вечер. — Голос Бориса Павловича неожиданно окреп. — Арестовать вас мы всегда успеем, но постоянное наблюдение установим уже сейчас. Не обессудьте. Во избежание еще одного преступления. И расписку о невыезде вынуждены попросить. Как свидетеля по делу чрезвычайной государственной важности.
И протянул мне бумагу.
Я расхохотался:
— Опять двадцать пять! Вот я и снова нсвыездной, как в добрые старые времена. И тог же самый старый друг-приятель в качестве следователя.
— Хотите дать мне отвод?
— Нет, зачем же! Старый друг лучше новых двух. Подмахнул, не глядя, и вернул бумагу. А мог и не подписывать. Или не мог? А, какая разница! В Питере у меня еще есть кой-какие делишки, а слежку они б в любом случае установили. Кстати: между Россией и Америкой существует уже, кажется, договоренность об экстрадиции — не скроешься. Разве что на моем острове в Эгейском море. Вот куда захотелось со страшной силой, подальше от обеих стран, коих я гражданин.
Борис Павлович предложил подбросить.
— К американскому консульству, — сказал я, напоминая ему о своем гражданском статусе.
Там подробно рассказал о гэбухе, которая преследовала меня в прежней жизни и продолжает сейчас — в лице все того же вездесущего Бориса Павловича. Выслушали вежливо, с пониманием, заверили, что нет причин волноваться — на моей стороне вся мощь оставшейся в одиночестве супердержавы. «Но войны из-за меня Америка России не объявит?» — повторил я формулу Бориса Павловича. Консул вежливо улыбнулся. В гостиницу не поехал, чтоб дать им возможность пошмонать в моем сундуке как следует. Прямо из консульства позвонил Гале — безуспешно. Тогда набрал Сашин номер — к телефону подошла Галя.