За спиной стоял совершенно ему незнакомый высокий, сухопарый, чрезвычайно интеллигентного вида мужчина лет пятидесяти на вид, в строгом, пожалуй, даже изысканном костюме. Мужчина сделал спокойный жест рукой, как бы предупреждая агрессивные действия со стороны Турецкого:
— Ваши документы?
— А вы-то кто такой?
Мужчина хмыкнул — печально и ехидно в одно и то же время.
— Вот, сразу видно: вы ведь не наш сотрудник. Позвольте документы!
— Сначала вы свои мне предъявите. Да и представьтесь. Как положено. Я не могу кому попало давать смотреть свой документ.
— Ну, ясно. Понимаю, что вы за птица. — Худой мужчина почти что засвистел от ненависти. — Вот, смотрите.
Он протянул Турецкому свое раскрытое удостоверение, одновременно представляясь:
— Вощагин Илья Андреевич, начальник здешний. Первого отдела.
Турецкий достал свое удостоверение:
— Турецкий АлександрБорисович, следователь по особо важным делам.
Не дотрагиваясь до удостоверения руками, Вощагин тем не менее внимательнейшим образом осмотрел его и прошипел еле слышно:
— Я так и думал: морда кагебешная.
Турецкий тем не менее услышал и, не выдержав, расхохотался:
— Кто?! Я-то?! Глядите, здесь написано, я прочитаю вам, раз сами вы не мастер: Пы-ры-о — «про», ке и у — «ку», рэ и а — «ра», тэ и у — «ту»… и снова рэ и а — «ра». Что вы-шло-то? «Прокуратура» вышла, верно ведь? А кто уж кагебешная морда у нас, — не сдержался Турецкий, — так это ты сам!
Вощагин, высокий и худой, похожий на чеховского врача, аж весь позеленел, напрягся и еще больше вытянулся, похудел — прямо на глазах:
— Не смейте оскорблять меня, вы!
— А я вас вовсе и не оскорблял. Я только повторил лишь то, что вы сказали сами. Я просто с вами согласился. Зачем же мне вас оскорблять. Такая необходимость у меня совершенно отсутствует. Дражайший, что вы зеленеете?! Ну кто ж не знает в этой стране, кто выполняет роль начальников всех институтских первых отделов? — Турецкого понесло, он уже не мог себя контролировать — больно много накопилось в его душе против «смежников» за последние дни. — Везде и всюду в первых отделах и в группах режима сидят, как точно вы назвали только что, вот эти самые, ну, морды кагебешные.
Турецкий говорил не скрываясь, в полный голос, на весь коридор. Краем глаза он мгновенно заметил веселое оживление среди присутствующих в коридоре. Не ускользнул от его внимания и тот факт, что сам Вощагин вдруг струхнул, да не на шутку.
— Немедленно пройдемте в кабинет мой! — почти что прошипел Илья Андреевич.
— А что же не пройти? Пройдемте! — Турецкий был готов пройти и был рад: собеседник нашелся, разговор завязался.
Они сидели друг против друга.
Вощагин молчал за своим роскошным полированным столом, с таким несчастным, забито-потерянным видом, что Турецкому стало его даже жаль немного.
Турецкий молчал тоже, зная, что по любому этикету Во-щагин, как пригласивший его к себе в кабинет, должен начать разговор первым.
Наконец Вощагин отнял руки от лица.
— Оставим это, — сказал он опять еле слышно. — Кто бы вы ни были, моя обязанность выяснить, зачем вы пришли.
— Ну, здесь-то нет проблемы. Я пришел по делу. Мне надо было выяснить ряд вопросов, к которым ряд ваших сотрудников имеет косвенное отношение. Где я работаю, вам ясно. Мои фамилия, имя, отчество — тоже. Вы посылаете запрос ко мне на службу, и вам немедленно придет…
— Отписка, — тихо, но внятно перебил его Вощагин. — Как вам не стыдно, как же вам не стыдно! Вы вычистили уже пол-института с лету, как Алексея Грамова не стало, вы утащили половину фонда библиотеки, которая копилась здесь четыре десятилетия, вы даже из учебного корпуса скелет орангутанга увели! Зачем вам кости бедного орангутанга? Нет, надо вам зачем-то! Не только кости обезьяны, вы и людей уводите к себе, уродуете их: туда, все на войну, все для разведки, все для блага! Ну хорошо. Все взяли, что хотели. Но вам мало. Приходите — все новые, все с липовыми удостоверениями — пожарники, теперь вот прокуратура — и нюхаете, нюхаете, нюхаете: что бы вам еще стянуть? Что еще нужно для пущей безопасности, пардон, госбезопасности?
Он был так искренен, этот Вощагин, ему было так больно, так горько, что Турецкий, не сдержавшись, снова пожалел его. Он разбирался в людях довольно хорошо, как говорил Меркулов, «на пятерку». И этот Вощагин явно был ему симпатичен с первого взгляда, хотя и попытался спровоцировать его. А если нет? А что он, Сашка-то Турецкий, потеряет? Да ровным счетом ничего!
— А вы-то сами кто, Илья Андреевич? — спросил Турецкий тихо.
— Да я ж показывал вам документ.
— Да я не про документ. Я лишь про то, кто вы на самом деле.
— А вы не знаете? — Вощагин удивился. — Действительно не знаете?
— Как Бог свят. Сижу ломаю голову.
— Тогда, возможно, вы действительно из прокуратуры. Ну что ж, что в жизни не бывает? Тогда давайте снова познакомимся: Вощагин Илья Андреевич, бывший директор НПО «Химбиофизика», член-корреспондент РАН.
— Теперь мне все ясно, — кивнул Турецкий. — Вас сняли после этого пожара, летом. О! И как унизили вдобавок!
— Я мог бы и не унижаться. А уйти. Но не захотел. Не захотел расстаться с институтом. С коллективом.
— А я, признаться, думал, что директор — это тот, с которым я беседовал в октябре.
— Да. Это наш директор. Большой ученый.
— А раньше где он работал? Он в курсе здешних дел?
— Конечно. Он же раньше здесь сидел. Начальником режима. До пожара.
— А до режима?
— А до режима был полковником КГБ. В запас его уволили.
— Но знаете, я б не сказал, что он дурак. Напротив, очень бодрый мужичок. Прекрасный собеседник.
— Да. Насколько понимаю, его с Лубянки выгнали за суперпроходимость.
— Так бывает тоже.
— А вы, значит, следователь? По делам особо важным?
— Ну, это-то как раз сейчас неважно. А важным мне сейчас кажется иной аспект: я зять покойного Алексея Николаевича Грамова.
— А я не знаю вас. Я в доме-то у Грамова бывал.
— Я — муж Марины. Мы поженились после смерти самого.
— Маринин муж, ага. А как она сама?
— Она погибла. Две недели назад.
— Так-так.
Турецкий удивленно замолчал: известие не произвело на Вощагина ни малейшего впечатления.
— Так-так, — повторил Вощагин. — А вы теперь, значит, ну, с маленькой остались. С Настенькой, по-моему?
— Нет. Настенька погибла тоже, Илья Андреевич.
Вощагин снова не удивился. Он только стиснул зубы, и на его лице выступили вдруг неяркие темные пятна.