Разве горе-трюкачу
По плечу
Нож бросать и вновь ловить,
Хворь валять и вновь целить,
Медь дробить и вновь ковать,
Змей дразнить и вновь смирять,
Нож пронзит ему висок… [1]
Cтарого Чёрта заела тоска. Уныние его было столь глубоким и беспросветным, что у него едва хватало куража отпустить пару-другую крепких ругательств, даже если случай настоятельно того требовал. Брань его поблекла, стала менее забористой, виртуозной и ядрёной.
Казалось, нет во всей Вселенной такой силы, которая заставит бывшего моторного беса воспрять духом. Даже Гомуле, великой матери призраков смерти, не удавалось вывести Старину из депрессии. Меж тем возлюбленные чада Гомулы, как всегда беспечные и жизнерадостные, беззаботно выплясывали и распевали воинственные песни в языках пламени, бушующих в отделении для нечисти космической крепости «Бородино». Но тщетно они упрашивали Старину позабыть о своих горестях и составить им компанию в живительных кострах Внутренней Преисподней. Все представители нечистого племени не зря считают эти костры лучшим средством от хандры. Огненные языки неизменно дарят успокоение и облегчение.
Но Старый Чёрт понуро сидел в углу, устремив в пустоту невидящий взгляд. Излюбленные прежде удовольствия и развлечения совершенно утратили для него былую прелесть и притягательность.
Все его мысли были безраздельно поглощены воспоминаниями. Вновь и вновь он представлял гиперпространство, любовался мерцанием бесчисленных звезд, преодолевал опасные магнитные бури. Он скучал без работы. Ему так хотелось бы услышать вновь голоса далёких друзей. А ещё произнести моторное заклинание, ох, это удивительное заклинание, благодаря которому неуклюжие на вид, тяжеловесные конструкции преодолевают космические сверхрасстояния со скоростью, многократно превышающей скорость света.
Старый Чертяка уже потерял надежду, что ему когда-нибудь удастся покинуть это жуткое место. Ему до смерти надоели докучливые боевые призраки с их бесконечными плясками, набили оскомину назойливые песни, в которых маленькие смертоносные создания восхваляли убийство, кровь и насилие. Он хотел лишь одного – вновь вернуться к своему честному ремеслу моторного беса, вновь направлять огромные космолёты в отдалённые уголки Вселенной. Однако Старый Чёрт был далеко не глуп. Он отлично понимал: положение складывается так, что рассчитывать на подобное везение не приходится. Вряд ли ему когда-нибудь позволят взяться за единственное дело, мастером которого он не зря считался. За дело, которое он любил и которому посвятил всю свою жизнь. Он догадывался, что в лучшем случае ему суждено провести остаток своих дней в унылой праздности. «Неужели мне не доведется снова испытать восхитительные ощущения, которые составляют главный смысл существования истинного моторного беса?», – с отчаянием думал Старый Чёрт.
Даже любимый поэт Киплинг не приносил ему прежней радости. На память впавшему в мерехлюндию Чертяке, как назло, приходили лишь самые мрачные и горестные строки. Например, те, что посвящены «горе-трюкачу» и его бедам.
Нож пронзит ему висок,
Змеи уползут в песок,
Не пойдёт неловкость впрок —
Люди станут, хохоча,
Гнать такого трюкача!
Сбитый посох, пыль дороги,
Чёрствый хлеб, глоток воды —
Вот удел его убогий,
Вот награда за труды! [2]
Старый Чёрт не мог без содрогания думать о том, что ему придётся навсегда остаться пленником, заточённым в опостылевшем отсеке проклятой, трижды вонючей крепости. Ему трудно было смириться с подобным уделом, с тем, что он никогда уже не увидит звёзды, а тем более вожделенный Авалон.
Вроде бы все, кто расследовал дело Старого Чёрта, пришли к единому, самому благоприятному для него мнению. В случившейся катастрофе не было ни малейшей вины моторного беса, утверждали они. Однако Старый Чёрт имел возможность убедиться: виновен он или нет, ему никогда не позволят выйти на свободу. Всякий раз, когда он осмеливался заикнуться, что хочет покинуть крепость «Бородино», находилось множество веских причин, по которым в данное время его присутствие здесь было совершенно необходимо.
Старый Чёрт знавал на своем веку немало скользких хитрецов, умеющих мутить воду. Однако он прежде не встречал таких мастеров на всякие отговорки, увёртки и оправдания, как хозяева космической крепости. «И пусть весь адский огонь погаснет, если это не так», – угрюмо твердил он про себя.
Но сейчас кое-что отвлекало Старого Чёрта от грустных воспоминаний, тягостных размышлений и тревожных предчувствий. Точнее, кое-кто. Этот мальчонка, который не шёл у него из головы. Нет, он просто засел у него в уме!
Мощный поток мыслей, посылаемый Билли, с легкостью преодолевал не только расстояние, но и многочисленные сверхпрочные перегородки космической крепости. Он проникал в сознание Старого Чёрта и заглушал звучавшую там тоскливую беспросветную мелодию.
Да! Билли, несмотря на свой юный возраст, обладал незаурядными магическими способностями. Постепенно он начинал это понимать и понемногу обучался владеть собственной сверхъестественной силой. Он постоянно общался со Старым Чёртом, не выходя из охраняемой госпитальной палаты, расположенной на борту российской космической крепости.
Старый Чёрт успел привязаться к Билли. Благодаря мальчику он не чувствовал себя совершенно одиноким. Он наградил своего юного приятеля прозвищем Маленький Друг Всего Мира, которое позаимствовал из любимого романа Киплинга. Впрочем, ему нечасто приходилось пользоваться этой громоздкой и неудобной кличкой, так что Билли куда чаще оказывался мягкопузиком, дружком, а то и просто малышом.
И в эту самую минуту издалека явственно доносился телепатический шёпот мальчика, который твердил без устали:
– Мы должны выбраться отсюда, Старина! Надо непременно бежать! Иначе нам крышка! Ты сам знаешь, по доброй воле они нас ни за что не выпустят!
– Бежать-то нам, конечно, надо, мягкопузик. Вопрос в том, как это сделать? – со снисходительной усмешкой осведомился моторный бес. – Не представляю, как унести отсюда ноги. Мы полностью в их власти: что захотят, то с нами и сделают. Ох, тошно мне! Ты уже сподобился увидеть знаменитого колдуна, Карвазерина? Силен, собака! Разве нам удастся победить его заклятия? Нет, кишка тонка.
– Видал я твоего хвалёного колдуна. – Судя по пренебрежительному тону, встреча не произвела на Билли сильного впечатления. – Ничего в нём особенного нет, доложу я тебе! Я не стал с ним церемониться и назвал попросту Дэнни. Видел бы ты, как он взбесился!