Это была заря нового Сопротивления, как пафосно говорили тогда. Оно создавалось тогда разом на многих пограничных планетах, ещё не утративших своих вольностей, ещё не подпавших под железную имперскую пяту, ещё не существовало тотального и всеобъемлющего контроля, ещё бороздили космос независимые торговцы; тогда на границах заселённого людьми пространства ещё допускались многие вольности.
Биоморфы удалось переправить в различные университеты. Исследования затянулись; однако Дариане Дарк удалось тогда практически невозможное – она обеспечила полную секретность всего этого дела. Мало кто понимал, над чем в реальности он работает.
Их было всего пятеро, кто понимал, что на самом деле они обнаружили. Дариана Дарк на этой операции завоевала себе изрядный авторитет. Дерзкая, смелая и решительная, она тем не менее после этого как будто бы отошла от «проблемы биоморфов», занялась открытым террором, стала кумиром множества юнцов и девчонок на «независимых» планетах, что одна за другой оказывались в те годы под имперским сапогом.
– Если бы мы знали... – отец ударил себя кулаком в ладонь. – Сказать по чести, она обвела тогда вокруг пальца всех, даже меня. Никто не верил, что ей... и её фракции когда-нибудь могут понадобиться биоморфы. Исследования шли своим чередом; они всё быстрее переходили, так сказать, в общетеоретическую сферу: каково происхождение биоморфов, как они очутились на Новом Крыму, являются ли они артефактами природного или иноземельного происхождения, какие условия могли обеспечить их возникновение, и так далее и тому подобное. Ну, знаешь, обычные пиайские [19] разговоры...
Я знал.
– Дариана не устраивала, что называется, поножовщины. Она тихо и без лишнего шума заполучила нужное количество активного ингредиента, как мы тогда называли биоморфы. Она никого не убирала, она вообще изо всех сил делала вид, что ей нет никакого больше дела до нашей находки – мало ли артефактов, совершенно бесполезных для великого дела освобождения! Короче, она сделала всё, чтобы сбить нас со следа. И мы поддались. К тому же у нас хватало собственных проблем. Никто так и не научился штамповать из этого биороботов, покорных и бесстрашных, – отец тяжело усмехнулся. Рот его скривился в гримасе. Словно он сейчас ненавидел самого себя.
– Так, папа, это что же, Тучу и всяких прочих «маток» придумала тоже Дарк? – поразился я.
– Ты забыл, что ещё не успел рассказать мне об этом? Давай-ка, ты молодой, дай перекурить старику. Говори!
...Я рассказал. О степях и горах Омеги-восемь. О пещере и истоке. О Туче, гибнущих вертолётах, ответном ударе Тучи, о нашем бегстве. О плене (отец дёрнулся) и, наконец, – о реакторе.
Пальцы отца вцепились в подлокотники. Он чуть приподнялся, прямо-таки буравя меня взглядом.
А я, как говорят в романах, «словно вновь переживал те ужасные мгновения». Видел лицо Дальки, которую Дарк собиралась в тот миг «повязать кровью», слышал как со стороны свой собственный голос, слышал короткий свист воздуха в ушах, чувствовал липкую тёплую слизь, обхватившую тело...
– И они не тронули тебя... – мёртвым голосом проговорил отец.
– Не тронули. Только почему у тебя взгляд такой? Ты что-то знаешь? Папа!
...Наверное, он смог бы ещё долго отнекиваться и запираться. У меня ведь не было никаких доказательств, одни только подозрения. Смутные и нечёткие.
– Юра, скажи ему, – раздался у меня за спиной голос мамы. – Скажи, скажи. Он сильный и хороший мальчик. Он достоин.
– Мама?.. – пробормотал я. Уж её-то здесь никак не должно было быть!
– Я, пожалуй, сама скажу, – резко ответила она, шагнув ко мне. – Руслан, мы... я...
– Попытка создать идеального солдата была предпринята, – прошептал за спиной у меня отец. – Мы одни, кто понял, что нужен наш, человеческий, геном...
– Мы одни, кто случайно подобрал стимуляторы, – глядя прямо мне в глаза, проговорила мама. – Мы одни, кто понял – зародыш нуждается в материнской утробе, чтобы выжить. И мы...
– Создали тебя, – простонал отец. – Сперма... яйцеклетки...
– А потом я вынашивала тебя. Девять месяцев. И рожала. Как положено, в муках. Ты – человек, Руслан, ты мой сын. Но в тебе и плоть биоморфа.
...Наверное, так может говорить только мать. Она смотрела на меня, и я понимал – всё, сказанное здесь, сейчас, – чистая правда.
...Господи, да как же такое возможно?.. Беременность...
– Ты не забыл, что я по образованию ещё и неонатолог? – мама.
...Я не человек... я не человек...
– Ты человек! – хлестнул её голос.
... Я биоморф. «Амёба», каких мы жгли из огнемётов. Человеческий геном... как? Отчего? Нет...
Рванулся навстречу лицу спасительный пол.
– Говорил же я тебе...
– Он сильный мальчик. Он выдержит, – непререкаемый голос мамы.
Я открыл глаза. Тот же отцовский кабинет. Плотно зашторенные окна, глухая ночь за ними. Тьма течёт, словно вода. Стучится в стёкла, скребётся бесплотными руками, и каждый звук сейчас – словно гром. Надо мной склонились родители. Всё-таки – родители. Ведь отец дал своё семя, а мама вынашивала меня. Как они сумели всё это сделать?.. Как?..
Отчего-то в тот момент мне казалось это необычайно, невероятно важным.
– К-как?.. – прохрипел я.
– Как у суррогатной матери, – сухо ответила мама. – Не говори глупостей. Генетически ты – наш сын, и это покажет любая экспертиза. А что мы нашли способ дать тебе неуязвимость против Тучи... так это наше с папой маленькое ноу-хау. Которое Дариане Дарк знать совершенно необязательно. Ты не какой-нибудь мутант, в бою у тебя не отрастут щупальца. Туча просто принимает тебя за своего. А мы... мы растили тебя, как сына. Тебе самому виднее, была ли какая-то разница между тобой... и остальными. – А они... тоже?
– Нет, – ещё суше сказала мать. – Они – обыкновенные. Ты... ты не только наш сын. Но и надежда. Мы рискнули... и оказались правы. Если хочешь, можешь ненавидеть нас. Да, мы решили всё за тебя. Никто не посоветовался с тобой. Никто не спросил твоего мнения. Мы знали, что подобные Дарк не остановятся. И решили выковать своё оружие. Мы надеемся... надеялись, что вырастили тебя настоящим человеком. Русским человеком.
Они смотрели на меня – мама с совершенно неженской беспощадностью, какую я никогда бы в ней и не заподозрил, отец же – напротив, с болью и жалостью; похоже, он с трудом удерживал слезы.
– Нас тоже никто не спрашивал – хотим ли мы воевать с Империей. Меня никто не спрашивал – а хочу ли я принять в свою собственную утробу кусок какой-то... чужой протоплазмы, – она с трудом уже сдерживалась. – Но так было нужно. Для нашего дела. И нам оставалось только сделать это. И потом жить... каждый день, год за годом смотреть в твои глаза, глаза умного, замечательного мальчишки... мне все соседки завидовали... и думать – на что я его обрекла?.. Поэтому вставай, Рус. Вставай-вставай, нечего валяться и лить горькие слезы от жалости к самому себе. Пожалей лучше тех, кто погиб под Тучей. Кого Дарк живьём скормила своим монстрам. Или кого раздавили имперские танки, когда штурмовали Утрехт. Вставай, сын. Нам надо ещё о многом поговорить.