— Зачем?
Викины глаза смотрели требовательно, проникая в ее душу.
— Она может нам помочь. — Сама поверив этим словам, Анастасия Михайловна произнесла их твердо и спокойно. — Нам не справиться с тобой вдвоем, Вика! Как ты этого не понимаешь? Нам нужна помощница!
Казалось, Вика ее не слышит, все глубже погружаясь в пучину безнадежного отчаяния.
— Мама, — почти шепотом сказала она. — Как же ты не понимаешь… Они запретили мне говорить об Алисе с кем бы то ни было… Ведь все просто, мама, все так просто! Мы отдаем им деньги, как они этого хотят, — потому что они любят деньги, а я… Я ненавижу деньги, мама! Они вернут нам Алису, и мы забудем про эту историю… Забудем.
Она как будто старалась убедить в этом саму себя. Хотя прекрасно понимала, что теперь все будет по-другому — не так, как раньше… Ей придется долго забывать. Но она справится. Лишь бы вернули ее девочку.
— Хорошо, Вика, хорошо…
Мать погладила ее по лицу, стирая невидимые слезы, от отсутствия которых Вике было еще тяжелее.
— Я сейчас позвоню этой девушке, и мы все отменим! Пусть будет так, как ты этого хочешь!
— Мы отдадим им чертовы деньги, — продолжала шептать Вика, глядя в одну точку. — Мы отдадим им все чертовы деньги. Все. Пусть они только вернут нам Алису… Мама, они ведь нам ее вернут, правда?
Сердце Анастасии Михайловны сжала ледяная рука. Возникла резкая боль. «Не время, — приказала она ему. — Потерпи со своей болью!»
Смотреть на Вику было страшно, казалось, она сейчас упадет замертво, или ей откажет рассудок, и еще Вика вдруг стала совсем маленькой, будто перед Анастасией Михайловной стояла не тридцатипятилетняя женщина, а семилетняя девочка.
И эта девочка была растеряна, напугана, и некому было ее утешить, избавить от боли, кроме матери.
— Правда, — ласково прошептала Анастасия Михайловна. — Все будет хорошо, девочка. Все будет хорошо.
* * *
Телефонный звонок застал Ларикова за приятным времяпрепровождением.
Проще говоря, Андрей Петрович как раз намеревался испить кофейку.
Появление долгожданного клиента подействовало на него как бальзам. Настроение заметно улучшилось, и Андрей Петрович даже запел что-то.
Он поднял трубку и сообщил, что агентство «ЛМ» к услугам абонента.
— Простите, — услышал он немного опешивший голос. — Я говорила с девушкой…
— С моей помощницей, наверное, — предположил он.
— А вы не могли бы позвать ее к телефону?
— Нет, она уже уехала. Если это звонили вы пятнадцать минут назад, то минут через пять она будет у вас!
Женщина на другом конце провода замолчала.
— А остановить ее вы не можете? — с надеждой спросила она.
— Никак не смогу, — вздохнул он. — А вы передумали?
— Кажется, я уже не могу передумать.
— Ну, отчего же… Скажете Александре, что отказываетесь от помощи, вот и все.
Он старался говорить спокойно, но в голосе слышались нотки раздражения.
В самом деле — если у тебя есть деньги, то можно вот так издеваться над людьми?
Сначала звонить, назначать какие-то таинственные свидания, а потом…
— Только наперед я хотел бы попросить вас больше не устраивать подобные розыгрыши, — не выдержал он. — В то время, как вы развлекаете себя подобным образом, кто-то реально нуждается в нашей помощи. А сотрудник мотается по вашей прихоти неизвестно где!
— Простите, пожалуйста!
Кажется, женщина была действительно очень расстроена. Но и Сашку ему было жалко.
Настроение его резко упало.
— Ничего, — буркнул он.
Женщина положила трубку.
Он чертыхнулся и бросил трубку на рычаг.
Вернувшись на кухню, уставился на кофе, который, не вынеся долгого ожидания, выполз на плиту из джезвы, обезобразив белую поверхность плиты темно-коричневыми пятнами.
— Наша жизнь, ма шери, не всегда напоминает праздничек, — философски заметил Лариков, снимая наполовину опустевшую джезву и стирая тряпкой пятна. — Иногда выдаются дни, которые можно смело обозначить как траурные!
* * *
Ох, какое же несчастье случилось со мной по дороге!
Только я вылезла из автобуса, как какой-то сивый «мерин» промчался по луже так, что я была вынуждена принять грязевую ванну!
— Вот пакостник! — пробормотала я, тщательно осмотрев свою куртку, но ничего особенного не обнаружив.
Грязь была какого-то мистического свойства. Совершенно непонятным образом она оставалась незаметной, пока я не вошла в подъезд. Но стоило мне там опустить глаза, как я застыла в ужасе.
Вся моя куртка была теперь похожа на шкуру далматина наоборот. То есть, будучи черной, она украсилась мерзкими белыми пятнами!
— Похоже, эта лужа была с добавлением мела, — проворчала я, пытаясь оттереть это безобразие, — и теперь я до смерти перепугаю несчастную старушенцию, которая была настолько милой, что согласилась побыть нашим клиентом! И что по этому поводу скажет мое начальство?
Впрочем, по здравом размышлении я решила, что «начальству» лучше бы помолчать в тряпочку, поскольку оно рискует получить в ответ намек на то, что все приличные детективы имеют машины. И не я виновата, что никак не могу себе на эту самую машину заработать!
Когда мне удалось размазать белые пятна по куртке, придав ей более-менее приличный серый цвет, я нажала на кнопку звонка.
На лице моем засияла приветливая улыбка, которую я напяливала регулярно в надежде понравиться возможному клиенту. Иногда это, кстати, вполне удавалось, хотя Пенс однажды сказал, что эта улыбка отчего-то напоминает ему гримасу отвращения.
Из глубины квартиры приближались шаги, и я надеялась, что наша встреча будет счастливой для обеих сторон.
Дверь открылась.
На пороге стояла высокая худощавая пожилая женщина и смотрела на меня беспомощными и безнадежными глазами.
Под действием этого взгляда моя улыбка показалась мне идиотской, и я поспешила вернуть лицу нормальный вид.
— Здравствуйте, — сказала я. — Вы мне звонили. Я Александра Данич.
Женщина кивнула, но осталась стоять на прежнем месте как истукан. Словно не доверяла мне или, что намного хуже, замыслила недоброе.
— Вы мне звонили, — повторила я, пытаясь протиснуться в коридор.
Она будто очнулась.
— Ах, да. Простите, ради бога. Проходите… Видимо, это судьба. И я уже ничего не могу изменить…
Сказав такую вот странную вещь, она отодвинулась, с опаской посмотрев через плечо, и впустила меня в комнату.