– Садись, – предложила она, – только осторожно, здесь яма.
Саша сел и даже крякнул от неожиданности, провалившись в сиденье. Он заглянул в Мишин листок и осторожно спросил:
– Тань, а ты хорошо Антонова знала?
– Что-о? – Петухова бешено глянула на Сашу.
– Мишка говорил, вы с ними – конкуренты.
– «Конкуренты»… – повторила Татьяна и, горько усмехнувшись, спросила: – Когда пожаловаться успел?
Саша неопределенно качнул головой. Хоть убей, не мог он вспомнить, чтобы Шестаков на что-то жаловался.
– Зачем тебе Антонов? Он полгода как умер. – Саша чуть было не ляпнул: «знаю, видел», но вовремя прикусил язык. – Сейчас там Банщик главный. Сволочь неприятная. – Петухова закурила новую сигарету. – Странно… И Мишка тоже о них спрашивал… Зачем это тебе?
– Так. Похож больно на моего старого должника.
Татьяна очень недоверчиво покосилась на Сашу. В другое время и в другой обстановке она вряд ли стала бы говорить об Антонове с незнакомым человеком. Но на поминках люди на время становятся другими и больше доверяют друг другу…
– Какой он нам конкурент? Я и Мишке это говорила… В смысле – мы ему. Как карась – щуке.
– Таня, – как мог проникновенно сказал Саша, – я тупой обыватель, совершенно далекий от ваших коммерческих дел. Ты можешь в двух словах объяснить, чем этот Банщик занимается и чем вы ему мешаете?
– Так ты же вроде моряк, а не мент? – удивилась такой настойчивости Петухова.
Вместо ответа Саша состроил загадочно-умное лицо. Дескать, есть дела и у моряков…
– Чем занимаются? Да всем. Торговля, рестораны, транспорт, вроде даже строят что-то…
– Стоп, стоп. Какой транспорт?
– Пассажирский. Городской пассажирский. Автобусы-экспрессы, такси маршрутные. Ходили слухи – трамвайно-троллейбусный парк хотели купить.
– Купили?
– Не знаю. Скорее всего нет. Кому это нужно?
– Угу. – Саша потер подбородок. – Значит, так. Подвожу черту. У тебя, я знаю, ларьки у метро. Значит, тебе выгодно, чтобы люди на метро ездили. А у них транспорт – наземный. Им метро не нужно. Так?
– Так. – Похоже, Петуховой надоело разговаривать. – Ну, все, подвел черту? Тогда дай мне спокойно выпить. Что за народ, – пробормотала она, вставая, – даже на похоронах покоя не дают…
На кухне Валерка уговаривал СССР пойти и прилечь. Савелий Сергеевич обижался и пытался налить себе водки.
– Ну что – поговорил? – спросил Дрягин, оборачиваясь. – Не послала она тебя?
– Нет. Нормально поговорили.
– И что?
Саша достал «беломорину» и, не отвечая, посмотрел в окно. Ничего. Все гениальные догадки бродили где-то далеко.
– Поеду я домой, – задумчиво произнес он.
– Давай. А я посижу еще. Лучше утром все претензии выслушаю. – Саша вспомнил, что Дрягин женат.
– Запиши мой телефон.
– Тебе, что – в комнате персональный поставили?
– Нет, я квартиру снимаю. А ты все там же?
– Ага.
На том и расстались.
Ни поговорили, ни погоревали. Так, водки вместе выпили. Ну что за люди! Друга похоронили – а хоть бы что в душе всколыхнулось! Так, жалкие порывы, задавленные превратным представлением о мужском характере. Один всю дорогу пыжится – пытается хоть каплю страдания в себе обнаружить, – и это при всем том, что за полгода рейса успел Шестакова в ранг Большого Друга возвести. Другой и вовсе ночь на поминках пьянствует – назло жене, характер свой отстаивает. Эх, мужики, не в те вы игры играете…
Таксист подозрительно глянул на Сашу.
– Деньги есть? – спросил нелюбезно.
– Полтинник, – кротко ответил Саша.
Водила не успокоился и потребовал показать. В другое бы время Саша непременно обнаружил бы ассоциацию со столь любимой им «Мастером и Маргаритой» и поинтересовался, не приезжал ли на гастроли в Питер черный маг. Сейчас же он просто достал из бумажника новый «полтинник» и предъявил водителю. Тот мгновенно подобрел, разрешил Саше сесть в машину, но сразу же полез с разговорами, бестолково перескакивая с темы на тему.
– Страшно в Питере стало, – пожаловался он. – Твое счастье, что полташка у тебя новая оказалась. Старую я бы не взял, лажа одна идет. Братан советовал детектор купить, этот, фиолетовый, а я говорю: пошел ты… на хрена мне в тачке еще и детектор какой-то? Я просто старые бабки не беру – и все. Вот ты мне скажи, я что-то понимать перестал: наука, она как, есть или нет?
– Что значит – нет? – Саша слегка опешил от такого вопроса, хоть и слушал вполуха.
– Ну, то есть можно ей верить или нет?
– Не понимаю. Кому?
– Да ученым этим, мудафлейторам! Я раньше, когда в школе еще учился, все почти понимал – чего там вертится, вокруг чего. А сейчас? Как газету ни открою – все, оказывается, не так! И Бог, оказывается, есть, и черти, и духи – полторасты всякие. Ты как считаешь?
– М-м-м… не знаю… Но с наукой, по-моему, ничего не случилось. – Саша даже заикаться начал от такого напора. – Законы природы никто не отменял.
– Во! Хорошо сказал! – обрадовался шофер. – Да только законы не те, что ты думаешь! – У Саши заболела голова. – А ученые – это самые мракобесы и есть! Я тебе точно говорю! Заморочат голову, насуют таблеток – и, главное дело, подороже норовят выписать! А толку? Уче-еные! Обыкновенный насморк вылечить не могут!
– Это точно, – вставил Саша, чтобы создать хоть какую-то видимость беседы.
– Ну! А то еще – у тетки моей инсульт случился. Страх! Рожу перекосило, рука не действует, говорит через пень-колоду… Ну… Врача вызвали. Так ее вначале в поликлинике нашей мордовали – массажи там, уколы – задница от них вся синяя, электричеством даже пробовали… А уж потом в институт повезли. Не в тот, в котором учатся, а в котором людей калечат. Там вот тоже один такой умник-ученый ее лечил… – Водитель замолчал, переезжая широкую лужу.
– Вылечили?
– Да вылечить-то вылечил! Зато башка у ней теперь – как горшок с кашей! И раньше не шибко умом отличалась, а теперь и вовсе – труба.
Смутно-неприятно-знакомое сочетание «инсульт-институт» заставило Сашу вздрогнуть.
– А что с ней случилось?
– Деньги копит!
– Ну и что?
– Ага! Да на что, ты думаешь? В Америку уехать хочет, дура старая! И не просто в Америку, а в Санту-Барбару эту, будь она трижды неладна! Дачу уже продала!
Саша рассмеялся, чем вызвал страшное негодование собеседника.
– Че ржешь? Я правду говорю! Мы ее с дядькой даже к врачу водили, который психов лечит. А он говорит… – Водитель наморщил лоб. – Теле… теле…