ФАКТ: Ничто из этого не разрушило Сент-Экзюпери. Нет ни пули в его моторе, ни пламени в кабине, ни бомбы, разрывающей его книги в клочки, потому что настоящий Сент-Экзюпери, настоящий Дэвид Гарнетт, настоящий Берт Стайлз — это не плоть, и все они — не бумага. Они — это особый способ мышления, возможно, очень похожий на наш собственный, но в то же время, как лис нашего принца, единственный во всем мире.
А смысл?
Эти люди с их единственной реальной и вечной частью живы сегодня. Если мы отыщем их, мы можем наблюдать вместе с ними и смеяться с ними и учиться с ними. Их бортовые журналы переплавляются в наши, и наш полет и наша жизнь становится богаче благодаря знакомству с ними.
Эти люди могут умереть, только тогда, если о них совершенно забудут.
Мы должны сделать для друзей то, что они сделали для нас — мы должны помочь им жить. На тот случай, если вы могли и не встретить одного или двух из них, окажите мне честь и позвольте представить некоторых из них.
М-р Гарольд Пенроуз. «В небе без эхо» (Арно Пресс, Инк.)
М-р Ричард Хиллари. «Последний враг» (издавалась также под названием «Падение в пространстве»)
Лейтенант Джеймс Левеллин Рис. «Англия — моя деревня» (Книги для библиотек, Инк.)
Госпожа Молли Бернхайм «Мое небо» (Издательство Макмиллан Ко, Инк.)
М-р Роальд Даль «Вверх к тебе».
Мисс Дот Лимэн «Один-один».
Сэр Франсиз Чичестер «В одиночку через Тасманово море».
М-р Гилл Робб Вилсон «Мир авиатора».
М-р Чальз А. Линдберг «Дух святого Люиса» (Сыновья Чарльза Скрибнера)
Госпожа Энн Морроу Линдберг «Север для Востока» (Харкорт Брейс Иованович. Инк.).
М-р Невил Шьют «За поворотом», «Радуга и розы», «Пастораль» (Баллантин Книга, инк.).
М-р Гай Мурчи «Песня неба» (компания Хугтон Мифолин)
М-р К. Ганн «Полуденное пламя» (Баллантин Книга, инк.) «Судьба-охотник» (Саймон & Шустер, инк. Балантин Книга, инк.)
Господин Антуан де Сент-Экзюпери «Ветер, песок и звезды» (Харкорт Aрейс Иованович, инк.), «Маленький принц» (Харкорт Брейс Иованович, инк.).
Если книга в печати, издатель указан. В остальных случаях посмотрите в библиотеках или букинистических магазинах.
То, во что человек верит, по мнению философии, становится его реальностью. Итак, я в течение многих лет повторял снова и снова: «Я — не механик». Я не был механиком. Когда я произнес: «Я даже не знаю, каким концом отвертки забивают гвозди», я закрыл для себя целый мир света. Кто-то другой должен был работать с моим самолетом, иначе я не мог бы летать.
Затем случилось так, что я приобрел старый биплан со старомодным круглым двигателем в носовой части, и не нужно было много времени, чтобы понять, что эта машина не потерпит того, кто ничего не знает об индивидуальности стосемидесятипятисильного «Мастера вихря» и о ремонте деревянных нервюр и распорок.
Вот так ко мне пришло самое необычайное событие в моей жизни. Я изменил привычное мнение. Я стал изучать механику самолетов.
То, что кому-то другому было известно давно, для меня было совершенно новым приключением. Двигатель, например, разъединенный и разбросанный на рабочей скамье, просто коллекция частей странных форм, — это холодное мертвое железо. И те же части, собранные и закрепленные болтами в холодном мертвом корпусе, становятся новым существом, законченной скульптурой, художественной формой, достойной любой галереи на земле. И, в отличие от любой другой скульптуры в истории искусства, мертвый двигатель и мертвый корпус оживают при прикосновении руки пилота, и их жизнь сливается с его жизнью. Существуя порознь, железо, дерево, ткань и человек прикованы цепями к земле. Вместе они могут подняться в небо, осваивая места, где никто из них до этого не был. Это было удивительным откровением для меня, так как я все время считал, что механика — это куски металла и ворчливые проклятия.
Все это я увидел в ангаре в момент, когда открыл глаза, как на выставке в музее, когда кто-то включил свет. Я увидел на скамье элегантность полудюймовой штепсельной розетки, спокойное простое изящество гаечного ключа, чисто вытертого от масла. Как студент-новичок художественной Академии, который в первый же день увидел работы Винсента Ван Гога, Огюста Родена и Александра Калдера, так я вдруг увидел работу фирмы «Снэп-Он и Крафтсмен» и «Кресэнт Тул Компани», молчаливо поблескивающую на старых стеллажах.
Мастерство инструментов привело к мастерству двигателей, и через некоторое время я стал понимать «Вихрь», думать о нем как о живом друге с причудами и фантазиями, а не как о таинственном мрачном незнакомце. Каким это было открытием — узнать, что происходит внутри этой серой стальной коробки за крутящимся всплеском лопастей винта и резкими взрывами рокота мотора. Уже не было больше темно внутри этих цилиндров вокруг коленвала; там был свет — я знал! Там происходило всасывание воздуха, сжатие, энергия и разрежение. Там были конструкции, обеспечивающие давление масла для поддержания валов, крутящихся с высокой скоростью, беззаботные клапаны забора воздуха и измученные клапаны выброса, мечущиеся вниз и вверх согласно микросекундным графикам, проливая и выпивая свежий огонь. Там был хрупкий импеллер компрессора, отстукивающий семь раз по кругу при каждом повороте винта. Стержни и поршни, кольца клапанов и рычаги шатуна, все стало иметь смысл, совпадающей с той же простой прямой логикой инструментов, которые крепили их на своих местах.
Изучив двигатели, я перешел к корпусу и узнал о сварочных блоках и перегородках, стрингерах и сшивании ребер, блоках и свинцовых белилах, мойке, сдвигах центров валов, боевом оснащении.
* * *
За спиной уже годы полетов, и все же это был первый день, когда я увидел самолет, изучал и наблюдал его. Все эти маленькие части, собранные вместе, должны создать готовый самолет — это здорово! Я терзался желанием владеть целым полем самолетов, потому что они такие симпатичные! Мне они были нужны для того, чтобы я мог обходить и осматривать их под сотней различных углов, при тысячном свете рассвета и сумерек.
Я начал покупать свои собственные инструменты, начал держать их на своем рабочем столе, чтобы иметь возможность смотреть и трогать их время от времени. Открытие, которое я сделал в механике полета, было совсем немалым. В ангаре я часами был поглощен самолетами Микеланджело, в цехах — изучением ящиков с инструментами Ренуара.
Самой высокой формой искусства был человек, управлявший собой и своим самолетом во время полета, стремящийся к единению с настроем своей машины. Я узнал благодаря безумно старому биплану, что для того, чтобы увидеть красоту и найти искусство, мне не нужно летать каждую минуту моей жизни. Мне нужно почувствовать гладкость металла гаечного ключа в девять шестнадцатых дюйма, походить по тихому ангару, просто открыть глаза на чудесные гайки и болты, которые были так близки от меня на протяжении долгого времени. Такие удивительные и чудесные создания эти инструменты, двигатели, самолеты и люди, когда включен свет!