Около недели назад вдруг произошел дикий, неслыханный случай. Один из людей Умара, посланный взять деньги у владельца небольшой авторемонтной мастерской, не вернулся в назначенный срок. Его нашли за рулем принадлежавшей ему “девятки” с револьверной пулей в голове в сотне метров от мастерской. Мастерская сгорела в ту же ночь, а ее хозяин, лишившись предварительно двух пальцев на правой руке и одного на левой, сознался, что нанял одного из людей Понтиака, чтобы тот защитил его от поборов.
Умар, который спокойно игнорировал установленные братвой законы и правила, но при этом знал их назубок, понимал, что так дела не делаются. Подобный вопрос должен был стать предметом разборки. Разборки Умар не боялся, но такое хладнокровное убийство можно считать объявлением войны. Война в его планы не входила, но и оставить убийцу безнаказанным Умар не мог.
Хозяин мастерской, прежде чем умереть, назвал имя киллера. Меткого стрелка звали Гусем, и он действительно был одним из бойцов Понтиака. Этот безмозглый бык ездил на спортивной “БМВ”, носил на шее толстенную золотую цепь, обожал при бабах поигрывать никелированным “магнумом” и использовался Понтиаком в основном для грязной и не слишком хорошо оплачиваемой работы. Похоже было на то, что хозяин мастерской каким-то образом связался с ним напрямую, а Гусь от большого ума решил разобраться с проблемой самым простым способом, даже не поставив Понтиака в известность о своих намерениях. Умар был уверен, что Понтиак, даже взявшись за это дело, обставил бы его как-нибудь по-другому. Получалось, что Гусь действовал на свой страх и риск. Подобные инициативы следовало пресекать в зародыше, и, кроме того, кровь убитого земляка взывала к отмщению.
Умар был очень загруженным человеком, вынужденным порой одновременно заниматься решением множества неотложных вопросов. Именно поэтому случилось так, что в подвале одного из цехов закрытого ввиду нерентабельности подмосковного заводика по производству навесного оборудования к тракторам и самоходным машинам помимо собственной воли встретились Гусь и один из активистов зарождающегося профсоюза частных таксистов Олег Андреевич Зуев. Гусь был прикован к стене, а Зуев привязан к стулу, и оба они находились в полной и безраздельной власти Умара. Умар не испытывал по этому поводу никакой эйфории: это было нормальное положение вещей. Вершить судьбы этих псов было все равно, что воевать с ползущим по столу тараканом – легко, скучно и, по большому счету, бесполезно. Какая разница, будет таракан жить или умрет? В убийстве неверного нет греха, а извлечь из таракана пользу практически невозможно. Вот если отравить его медленно действующим ядом и выпустить на волю, к себе подобным, это может дать неплохой результат. Умар великолепно справился с этой задачей и был по праву доволен собой. Правда, ему пришлось провозиться в подвале до часу ночи, и к тому времени, когда он вернулся домой, принял душ и переоделся, ехать в казино было уже поздновато. Впрочем, это тоже было к лучшему: завтра ему предстоял трудный день, перед которым следовало получше выспаться.
Сон Умара был прерван самым грубым и неожиданным образом: его ни с того ни с сего схватили за волосы и рывком сбросили на пол. Протерев глаза, он увидел двоих русских, стоявших над ним с пистолетами в руках. Еще один неверный заглядывал в комнату из прихожей. Умар никогда не считал себя правоверным мусульманином, вспоминая о вере отцов только тогда, когда нужно было обобрать или прирезать иноверца, но сейчас, глядя в глумливые лица ночных гостей, он первым делом вспомнил именно это слово: неверные. В душе его все еще не было страха, он просто не мог воспринять этих русских быков всерьез. Ночное вторжение озлобило его, и, сидя в одних трусах на голом дощатом полу, он подумал, что джихад – не такая уж плохая вещь. Этих свиней действительно надо резать под корень вместе с женами и детьми. Как они посмели?!
Сверкая черными глазами, он еще раз посмотрел в эти лица, чтобы получше их запомнить, но разглядеть их как следует не успел: его со страшной силой ударили в лицо дорогим тупоносым ботинком, и он опрокинулся на спину, ничего не видя из-за плясавших перед глазами разноцветных искр.
– Ну что, чурка, оклемался? – издевательски спросил один из гостей и, снова схватив Умара за волосы, заставил его сесть. – Поговорим?
– Я тебя не знаю, собака, – с трудом выговорил Умар. Разбитые губы шевелились плохо, по подбородку текло что-то теплое. – Чей ты? О чем мне с тобой разговаривать?
– О Гусе, например, – ответил хрящелицый незнакомец с синими от наколок пальцами. – Его нашли час назад.., правда, не всего. Ты не в курсе, где остальное?
– Э, – сказал Умар, утирая кровь с разбитых губ, – кто ты такой, чтобы мне с тобой разговаривать? Чьим голосом говоришь, пес?
– Ты что, козел, сам не врубаешься? – удивился хрящелицый. – Ты че, падло, решил, что мы с тобой пришли разборки клеить? Мы учить тебя пришли, урод. Мы войны не хотим, но если твои козлы бородатые будут наших братанов мочить, мы вас от Москвы до самой вашей долбанной Ичкерии размажем, как маргарин по сковородке.
– Совсем ничего не понимаю, – сказал Умар, медленно вставая с пола и садясь на кровать. У него хватало ума не держать дома огнестрельное оружие, но под подушкой всегда лежал остро отточенный пружинный нож. Умар понимал, что выглядит жалко: в одних трусах, с разбитыми в кровь губами, в окружении вооруженных, одетых в тяжелые кожаные куртки людей, в жалкой квартире с выцветшими обоями и облупившимся скрипучим полом… Это было ему на руку: бандиты заметно расслабились и даже убрали пистолеты. – Ничего не понимаю, – повторил он, старательно утрируя кавказский акцент. – Какой гусь, зачем гусь? Я гусь не кушаю, барашка люблю, понимаешь? Что ты хочешь? Деньги хочешь? Немножко деньги есть, возьми все и иди. Не знаю никакой гусь, понимаешь?
– Под дурака косит, козел, – подал голос длинный сутулый тип, стоявший в прихожей. Он все еще вертел в руках вороненый “наган”, словно только и ждал случая пустить свою игрушку в ход. – Дай ему, Маныч, для прочистки мозгов.
– Забей пасть, гнида! – рыкнул хрящелицый. – Ты на стреме стоишь, вот и стой. Мы тут как-нибудь без тебя разберемся.
– Зачем разбираться? – жалобно спросил Умар. Его рука наконец-то скользнула под подушку. Пальцы нащупали удобную пластмассовую рукоять и теплый металл хромированной кнопки.
В следующее мгновение Умар вскочил с постели, неуловимым стремительным движением выбросив вперед правую руку. Пружина звонко щелкнула, и в воздухе сверкнуло тонкое, любовно отполированное лезвие. Маныч каким-то чудом ухитрился отпрянуть, что уберегло его глотку от смертельного удара. Нож распорол толстую кожу куртки, как папиросную бумагу, прочертив по татуированной груди бандита тонкую красную полосу.
– Ух, блин! – удивленно выдохнул Маныч, уклоняясь от колющего удара, направленного в живот. Он споткнулся о ножку кровати и с грохотом рухнул на пол, придавив своим телом карман, в котором лежал пистолет. Пытаясь приподняться, он получил сильный пинок босой пяткой в лицо. Это было оскорбительно и к тому же очень больно. Маныч взревел и бросился на противника.