А вот Шейсс…
Каршао было настолько чистым, что это внушало подозрения. По полной программе.
Всюду, всегда, везде есть магический фон. Он может быть чуть слабее, чуть сильнее, он может быть искаженным, он может фонить той или иной разновидностью магии.
Он не может отсутствовать.
А в Каршао его вообще не было. И Таши знал, когда так бывает.
Если кому-то надо закрыться. Полностью.
Если поставить щит — никаких проявлений фона из-под него не вырвется.
— Кажется, нам надо в Каршао.
— Ты уверен, некромант?
— Там слишком чисто. Так не бывает.
Больше Хоши не расспрашивал.
— Ты сможешь поехать верхом? Туда часа два пути.
— Смогу, — вздохнул некромант. — Эх, годы мои тяжкие…
Хотя Таши и жаловался, но до поместья они добрались достаточно быстро.
Каршао.
Вполне уютное местечко.
Одноэтажный дом, крытый красной глиняной черепицей, такой уютный, такой спокойный… Таши подуумал, что в таком хорошо жить, смотреть на закаты, а еще рядом с домом растут розы.
Густой сладковатый запах заполняет округу… перебивая все иные запахи.
— Здесь много цветов?
Хоши задумался, зато быстро ответила Льяра.
— Очень. Мне рассказывали, Каршао всегда славилось садами.
— а за запахом цветов так легко теряется запах трупов, — вздохнул некромант. — Давайте спешиваться. Когда отойдем от лошадей — я позову гончих.
— Зачем?
— А зачем рисковать людьми? Хоши, вы не поняли. Костяные гончие — это идеальная машина убийства. Гарантирую, живых не останется.
— а если кто-то ни в чем не виноват?
Льяра сжала кулаки. Таши пожал плечами.
— Виноват. Уж поверьте.
— Но…
— Фирт…
Призрак появился, как из-под земли. Хотя почему — как?
Он и пронесся под землей. Ледяным ветром, не попадаясь никому на глаза, не осведомляя о себе. Просто — поглядеть.
— Хозяин, в поместье одиннадцать живых. Из них шестеро детей. Трое мужчин, две женщины.
— а мертвых?
— А мертвых — посчитать? Я человек на десять наткнулся… могу поточнее посмотреть…
— Не надо.
Таши махнул рукой — и Фирт исчез с глаз долой. Хотя далеко не улетел и на место не вернулся. Ему тоже было интересно посмотреть. А Таши, зная такую слабость своего слуги, не старался ему запрещать.
Зачем?
Даже после смерти у человека могут быть свои маленькие развлечения.
Таши закатал рукав шалотты. Достал кинжал.
— Подождите пять минут.
Что-что, а призыв некромант мог осуществить с закрытыми глазами. И без вспомогательных артефактов. Крови хватит.
Кровь темных благословила Раш.
Таши ккасается острой кромкой запястья. Кожа расходится без малейшего сопротивления.
— Шхе арсисс аасше шаассс…
Поднимитесь и придите на мой голос…
— Шаала аасше шаассс…
Повинуйтесь моему голосу…
И темные капли падают на застонавшую от боли землю.
Кровь у темных тоже красная. Но в ночи она угольно-черная. А напитанная силой — сияет крохотными черными звездами.
Таши не стал поднимать костяки или зомби. Ему хватило…
Резко выдохнула Льяра.
Из-под земли поднимались тени детей. Бледные, прозрачные, невесомые — они вылезали из земли…
Их убили.
А затем похоронили, даже не прочитав молитвы.
А зря…
Некромант призвал души всех, невинно убитых. И их оказалось много. Примерно три десятка призраков собралось вокруг него, так тесно, что неясно было, где кончается один призрак и начинается другой.
— Дамфри!
Льяра подалась вперед, и Хоши схватил ее за плечо.
— Стой! Куда ты!
— Там мой сын!
Таши оглянулся на шум, словно не понимая, кто эта женщина. Потом вспомнил.
— Дамфри!
От скопища призраков отделился один.
— Я разрешаю тебе побыть с матерью. До рассвета.
Маленькая тень вгляделась в некроманта. А потом, повинуясь жесту его руки, метнулась к Льяре. Повисла рядом.
— Мамочка!
Призраки сохраняют память. А некоторые и не помнят, что они — призраки.
Но Таши не допускал небрежностей в работе.
— Мамочка, не плачь…
Таши покосился на плачущую Льяру, которая что-то сбивчиво шептала призраку ребенка. И вернулся к призракам.
— я разрешаю вам. Летите в дом. Я даю вам волю до рассвета. Делайте с людьми в доме все, что пожелаете.
И белесая волна сорвалась с места.
Таши повернулся к костяным гончим.
— Оглушить всех взрослых в доме. Не убивать. Сторожить.
И три черные тени сорвались вслед за белесыми.
* * *
Даринель Растеро плакал.
Ему было больно и плохо.
Последние дней десять он провел под замком. В темной и сырой камере. Его почти не кормили. Рядом сидели другие дети. Видеть друг друга они не могли, но зато слышали. Многие плакали, пока не посрывали голос. Потом плакать переставали.
Раз в несколько дней за кем-нибудь приходили.
И ни никогда не возвращались.
А сегодня пришли и за Даринелем.
Мужчина открыл дверь камеры, вытащил Даринеля и понес по коридору. Мальчик пытался извернуться, укусить мужчину, вырваться… куда там!
Силы были несопоставимы.
Он принес мальчика в странную комнату. Дарни она показалась огромной. Вся затянутая темными полотнищами. И с рисунком на полу.
А в центре рисунка были несколько колец.
К ним и приковали мальчика. За руки и за ноги. Так, что одна рука оказалась точно над каменной плиткой. На нее положили что-то, что Даринель не смог увидеть. Голову тоже зафиксировали. Тело перехватили поперек пояса.
А потом он почувствовал резкую боль в руке. И понял, что там порез.
Почувствовал, как течет из него кровь.
И заплакал.
Ему было страшно и холодно. Он знал, что скоро умрет.
И звал маму.
А Шамира не приходила. Сейчас она металась по кровати, чувствуя боль своего сына. И отдавая ему свою жизненную силу.