И в какой–то момент в разгар процесса я открыла серебрянные глаза в поисках пищи, ради которой сейчас готова была убить. В этот миг, как будто он следил, выжидал, передо мной появилось запястье.
Мое тело содрогнулось от холода, и я услышала рычание, перед тем как попыталась отстраниться. Послышался шепот. Мое имя. Заклинание.
Мерит. Тихо.
Передо мной снова появилось запястье.
Запястье Этана. Я заглянула в его серебряные глаза. Он смотрел на меня — на лоб падала прядь светлых волос, в глазах — голод.
Тебе предложено. По доброй воле.
Я опустила взгляд, уставившись на алые капли, медленно, так медленно стекавшие двумя дорожками по его предплечью, по коже.
— Мерит!
Я схватила его предплечье левой рукой, ладонь правой. Его пальцы сомкнулись вокруг моего большого пальца. Сжали. Ресницы опустились.
Я приподняла его запястье, прижалась губами к коже и почувствовала, как он вздрагивает от удовольствия. Услышала низкий стон.
Я закрыла глаза.
Мерит.
Я пила.
Круг замкнулся.
Когда я пришла в чувство, обнаружила себя лежащей, свернувшись комочком, на боку в прохладной мягкой темноте. Я узнала запах дома Мэллори, моей старой спальни. Меня вышвырнули из Кадогана, готова поспорить.
Я моргнула, осторожно пощупала грудь — боль в ребpax превратилась в ноющий дискомфорт. Но темнота и миллионы звуков и запахов, наполняющих ее, — неожиданно стала удушающей, замкнутой. Я запаниковала. Подавила всхлип и в окружающей непроницаемой темноте услышала, как кричу, умоляя о свете.
Золотистое сияние залило комнату. Я моргнула, приспосабливаясь к свету, и увидела Этана в мягком кресле рядом с кроватью, в идеально выглаженном костюме. Ой сидел, закинув ногу на ногу, и отводил руку от лампы стоявшей на столике рядом с креслом.
— Лучше?
Моя голова кружилась. Я прикрыла рот рукой. Приглушенным голосом предупредила его:
— Кажется, меня сейчас стошнит.
Он вскочил в мгновение ока, сунул мне в руки серебряное ведерко из угла комнаты. Мышцы свело, живот напрягся, но ничего не вышло. После нескольких позывом желудок наконец освободился, я выпрямилась, опираясь локтём на край серебряного ведерка, стоявшего у меня между скрещенными ногами.
Я опасливо взглянула на Этана. Он молча стоял в изножье кровати, скрестив руки и расставив ноги, с абсолютно непроницаемым лицом.
Отбросив влажную челку с лица, я осмелилась спросить:
— Как долго я была без чувств?
— Скоро рассвет.
Я кивнула. Этан сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек платок и протянул мне. Не глядя на него я вытерла глаза, брови и скомкала его в шарик. Когда комната перестала вращаться вокруг меня, я поставила ведерко на пол, подтянула колени, обвила их руками и уронила голову.
С закрытыми глазами я слышала звук убираемого ведерка, скрип кресла и оживленные звуки окружающего города. Полагаю, это наконец включился слух хищника. Я сконцентрировалась на том, чтобы отключиться от фонового шума, попыталась снизить его настолько, чтобы нормально функционировать.
Через несколько минут, когда крики смягчились до припущенного гула, я снова открыла глаза.
— Когда ты упала, мы принесли тебя сюда, на всякий случай.
Конечно, подумала я. Что еще они могли сделать? Мне повезло, что он сразу не доложил Совету и не попросил взять осину и избавиться от меня — опасности для него, Дома и города.
— Что случилось?
Нa глазах выступили слезы при воспоминании о боли, и я протестующе покачала головой.
— Селина. Она была за стенами Дома. Хотела испытать меня. — Я покачала головой. — Один удар, Этан. Один удар, и я упала. Я запаниковала, не смогла с ней сражаться. — Слёзы текли по щекам, горевшим от стыда. Предостережения, которые он давал мне в офисе, не сработали. Я оказалась неудачницей. — Я испугалась.
— Она причинила тебе боль. — Его голос был мягким. — Снова.
— И опять намеренно. Думаю, она хотела, чтобы я её выпустила.
Молчание, затем:
— Выпустила ее?
Я взглянула на него. Он сидел в кресле, подавшись вперед, опираясь локтями на колени, всем видом побуждая меня к откровенности.
— Я не… я не нормальная, — наконец созналась я и ощутила, как часть ноши падает с плеч. — Что–то пошло не так, когда ты меня создал.
Он внимательно смотрел на меня с минуту, не моргая, затем со странным оттенком серьезности сказал:
— Объясни.
Я сделала вдох, утерла скатившуюся слезу со щеки и рассказала ему. Рассказала, что вампирша существует каким–то образом отдельно от меня, у нее свой разум и воля, и она раз за разом пытается взять надо мной верх. Как я загоняла ее вглубь, пыталась удержать взаперти. И как наконец боль от единственного удара Селины, ее искусно подобранные слова, сомнение, которое она посеяла в моем мозгу, заставили вампиршу выйти на поверхность.
После недолгого молчания, когда он ничего не ответил, я добавила:
— Не знаю, что еще сказать.
Я услышала сдавленный возглас, посмотрела на него и увидела, что он сидит, опираясь локтями на колени, уронив голову в ладони, — светлые волосы рассыпались по рукам, плечи вздрагивают.
— Ты смеешься?
— Нет. Не смеюсь, — уверил он и затем заржал как конь.
В замешательстве я уставилась на него:
— Не понимаю.
Он выдохнул, провел пальцами по волосам.
— Ты напала на меня — своего Мастера, того, кто тебя создал, по крайней мере отчасти, — потому что хищник внутри тебя оказался достаточно силен, чтобы существовать самостоятельно, не смог полностью слиться с твоей человеческой личностью. Я не знаю, как это вообще может быть — биологически, генетически, метафизически, магически.
Он взглянул на меня сияющими изумрудными глазаи, и его голос немного понизился:
— Мы знали, что ты будешь сильна, Мерит. Это полный, абсолютный сюрприз.
Он отсутствующе разглядывал стену рядом со мной, и будто проигрывая на ней свои воспоминания.
— Это случалось прежде? Когда вампирша… отделялась?
Я робко кивнула, жалея, что не поговорила об этом с ним, с кем–то еще раньше. Когда схватки, боли и унижения, которые, я знала, мне еще предстоят, можно было избежать.
— С самого начала, — сказала я ему. — Когда мы с тобой сражались первый раз и мной овладел Первый Голод, когда я встретила Селину и бросила в нее кол, когда тренировалась с Катчером и сражалась с Питером. Но я никогда… на самом деле не выпускала ее.
Нахмурив брови, Этан кивнул: