Он закурил и уже двинулся было дальше, к кухням, как вдруг сзади послышались тихие шаги. Он обернулся. Никого. Но звук шагов раздавался вполне отчетливо, его нельзя было спутать с неясными ночными шорохами. Он подождал несколько секунд, пока в дверях подземелья не возникла Симина. Она шла крадучись, стараясь ступать неслышно. Натолкнувшись на Егора, она вздрогнула, но тут же, заложив руки за спину, чинно подошла к нему.
— Я не разбираюсь в этикетках, — сказала она без предисловий, глядя ему прямо в глаза. — Мама послала меня за бутылкой содовой воды, но там столько разных бутылок... И я не думала, что там так темно...
— С каких это пор тебя стали посылать в погреб за бутылками? — спросил Егор. — Разве слуг не хватает?
Симина пожала плечами.
— Не знаю, что случилось, но осталась одна кормилица. Остальные ушли вон туда, — она махнула ручкой, — кажется, убирать виноград... Есть еще новая экономка, но она заболела... А мне одной очень трудно управляться.
Егор погладил ее по головке, по мягким, теплым, душистым волосам. Девочка стояла смирно, опустив ресницы.
— Мне очень жаль, малышка, что мы оставляем тебя тут одну со всем управляться. Завтра утром мы уезжаем. Санда и я.
Симина слегка отстранилась, выскользнув из-под Егоровой руки, запротестовала:
— Но Санда же больна, господин доктор ее не отпустит.
— Это не болезнь, — возразил Егор, — она просто очень напугана. Ей привиделась покойная тетя.
— Неправда! — выпалила Симина.
Егор рассмеялся. Бросил сигарету, пригладил волосы, потер руки — ненужные, суетливые жесты, — лишь бы показать Симине, что ее вмешательство бессильно.
— Так или иначе, завтра мы едем...
Симина вдруг заулыбалась.
— Мама, наверное, заждалась содовой, — сказала она вкрадчиво. — Не будете ли вы так любезны мне помочь?
«Вот и ловушка», — подумал Егор, и мороз прошел у него по коже, когда Симина кивнула головой на подземелье. Но взгляд ее был так нескрываемо презрителен, что ему волей-неволей пришлось изобразить невозмутимость и ответить:
— С радостью.
Однако ее предложение могло хоть кого озадачить. «Она и не думает скрывать от меня, где была. Уж не послали ли ее и впрямь за бутылкой содовой?..»
— Ну, и где же тут бутылки? — спросил он, спускаясь по каменным ступеням.
Дыхание Симины, шедшей за ним следом, выдавало волнение. «Если она так дышит, значит, я попался», — подумал Егор.
— Они дальше, дальше, — проронила Симина.
Ступени кончились, и Егор почувствовал под ногами влажный песок.
— Погоди, я зажгу спичку, — сказал он.
Симина перехватила его руку — резким, повелительным жестом.
— Еще видно, — сказала она. — Или вы боитесь?
И засмеялась. Ледяные струи ужаса, как прошлой ночью, пробежали по спине Егора. Смех был не ее, не Симинин. И голос не ее — властный, чувственный, женский. Егор сжал кулаки. «Болван», — мысленно выругал он себя. Потом все же чиркнул спичкой и строго, с угрозой поглядел на девочку. Но вызвал только новый взрыв смеха.
— Наш храбрый Егор! — выговорила она с неподражаемым презрением.
Дунула на спичку и пошла в глубину подземелья.
— Когда мы выйдем отсюда, Симина, я тебе надеру уши, — пригрозил Егор.
— Почему же не сейчас? — откликнулась Симина и остановилась, заложив руки за спину. — Посмей только!
Егора затрясло. Непонятная дрожь охватила все члены. «Наверное, так это начинается, так сходят с ума...»
— Если тебе страшно, что же ты не идешь обратно? — прозвучал голос Симины.
Совсем незнакомый голос, совсем чуждый ее маленькому алому ротику! Голос, ядом проникший в кровь Егору, похотью — сумасшедшей, звериной, — отозвавшийся во всем теле. Он зажмурился, пытаясь мысленно вызвать перед собой лицо Санды. Но он не видел больше ничего — один красный туман. Не слышал ничего — один колдовской голос Симины.
— Ну-ну, иди смелее, — приказала девочка.
Следом за ней Егор вошел в кладовую. Еле различимые, стояли по стенам старые, ветхие шкафы. Окошечко под потолком, забранное решеткой, еще чуть светилось усталым, мутным светом. В углу валялись старые корзины, драные мешки.
— Ну, что ты, что? — спрашивала Симина, беря его за руку.
Он не сопротивлялся. Дыхание стеснилось, глаза застлала пелена. Начиналось давнее, долглжданное сновидение, и он тщетно пытался нащупать в памяти момент, когда и зачем он вышел из него, для какой еще другой жизни. «Как дивно, как дивно вот так, с Симиной!..»
— Сядь! — повелела девочка.
Да, давно бы так, броситься на мешки, отдохнуть. Все тело горело, руки дрожали. Он почувствовал опустившуюся рядом Симину.
— Она здесь? — почти невольно вырвалось у Егора.
— Нет. Ей еще рано, — шепотом ответила девочка.
— Но это ее место, да? — допытывался сквозь свой сон Егор.
Симина заколебалась. Потом решила, что бояться нечего: из Егора — такого, с помутненным рассудком — можно было вить веревки.
— Да. Почти там, где мы!
Егор задрожал сильнее, как будто у него началась лихорадка.
— А тебе не страшно? — спросил он.
Симина со смехом приподнялась, потрепала его по волосам.
— С ней хорошо, совсем не страшно. И тебе больше не будет страшно...
— Симина, не бросай меня одного! — взмолился Егор, слепо, отчаянно прижимая ее к себе.
— Успокойся! — прикрикнула на него девочка и, помолчав, зашептала на ухо: — Сегодня ночью не запирай дверь. Она придет на самом деле. Придет к тебе, в постель...
Она расхохоталась, но Егор даже не услышал ее хохота. Все распалось, все поплыло перед глазами, в мозгу, в памяти.
— О, какой слюнтяй! — обругала его Симина. — Тряпка тряпкой. Если бы я ушла, ты бы умер со страху!
— Не бросай меня, Симина, — хрипло умолял Егор. — Накажи меня! Но только не бросай одного!..
Он стал судорожно целовать ее руки. Дыхание было трудным, жарким, на лбу каплями выступил пот.
— Не так, Егор, не так! — подстрекала Симина. — Целуй меня так, как я хочу!
Она юрко прильнула к его губам, вонзив в них свои зубки. В неземной, мучительной неге Егор запрокинул голову, отдаваясь этим поцелуям из меда и крови. Девочка кусала его губы, а ее грациозное, свежее, детское тельце оставалось холодным. Почувствовав кровь, Симина жадно собрала ее языком и тут же вскочила на ноги.
— Даже целоваться не умеет! Вот дурак!