Он помолчал, глядя поочередно то на Егора, то на г-на Назарие.
— Прошу вас, продолжайте вашу беседу, — сказал он, видя в их глазах непроходящее недоумение. — Надеюсь, я вам не помешал?
— Нисколько, — сказал г-н Назарие. — Мы как раз собирались лечь спать.
— Вы спите в одной комнате? — встрепенулся доктор, таращась на него с испугом и в то же время с завистью.
— О нет, это комната господина Пашкевича. Самая лучшая в доме, с балконом, — ответил г-н Назарие.
— И кровать тут какая хорошая, отличнейшая кровать, — прошептал доктор, жадно приглядываясь к искусной резьбе спинки и с трудом отводя от нее глаза.
Егор налил в стакан коньяка.
— Чтобы вы не простудились, — мягко сказал он, протягивая доктору стакан.
Тот выпил залпом. Жгучее тепло взбодрило его, он уверенней оперся о ружейный ствол. Насколько светлей и надежней в этой комнате... И кровать тут наверняка под тобой не трясется, и мебель не сдвигается с места, и пол не колышется от лунных лучей. Да и луна не подкатывает к самому окну, и ночных бабочек не больше, чем надо...
— Удивительно, как у меня весь сон прошел...
Усталость, правда, давала о себе знать. Но доктор был уверен, что если закроет глаза, то снова под ним забьется в ознобе кровать, задрожат мелкой дрожью подушки — он подозревал, что навождение поджидает его, стоит ему вернуться в ту комнату. Поджидает это колыханье во сне, этот ужас, который разбудил его, как будто он застал врасплох огромную ручищу, заползшую под матрас, чтобы раскачивать кровать...
— Надеюсь, я вас не обеспокоил, — повторил он, отчаянно вцепляясь в ружье.
Что бы он без него делал, как преодолел бы один, безоружный, этот путь по бесконечному, пустому и темному коридору?
— Нас тоже сегодняшняя ночь не слишком располагает ко сну, — сказал Егор. — Мы рады принять вас в компанию.
— Сколько сейчас может быть времени? — спросил доктор.
— Четверть двенадцатого, — с улыбкой доложил Егор точное время.
— А ведь мне так рано вставать, — простонал доктор. — Станция далеко?
— В шести километрах. Надеюсь, вы не собираетесь отправиться туда тотчас же?
Доктор, не отвечая, еще раз с завистью оглядел кровать, потом встал и прошелся по комнате.
— По правде говоря, меня больше не клонит ко сну, — пробубнил он, не поднимая глаз. — И мне совсем не нравится комната, которую мне отвели... Она как-то на отшибе... И все там такое ветхое — мебель скрипит... только задремлешь, а она...
Егор посмотрел на профессора, но тот, глядя мимо, предложил доктору:
— Если хотите, можете лечь спать в моей комнате.
— А вы? Останетесь здесь?
— Нет, пойду с вами. У меня там две кровати...
Просияв от счастья, доктор бросился к нему.
— У нас к тому же ружье, так что вы можете не бояться, — взахлеб проговорил он. — Я положу его рядом... Лишь бы только заснуть, — добавил он озабоченно, — а то что-то весь сон как рукой...
* * *
На пороге Егор спросил его:
— Между нами, как вы оцениваете состояние Санды?
Доктор заморгал.
— Ей осталось, по-видимому, недолго, — брякнул он, не подумав.
— Она моя невеста, — сурово напомнил Егор, глядя ему в глаза.
— Ах, да, — залепетал доктор. — Да, да, конечно, будем надеяться, может быть, все же...
Егор долго простоял у двери, слушая, как удаляются его шаги. Каким чудом беспокойство вдруг отпустило его? Он был тих и ясен, неустрашим и могуч. Сунув руки в карманы, он прошелся по комнате. Скоро полночь, припомнил он. Но час не имел значения, никакого значения не имели эти бабкины-прабабкины суеверия... Только надежда и вера, только любовь к Санде...
Все шумы стихли, стихли шаги. Луна зашла за деревья парка. Егор чувствовал свое полное одиночество, но теперь это укрепляло, это придавало храбрости. «Только бы не заснуть, — твердил он себе. — Или, на худой конец, быстро проснуться...» Он хлопнул в ладоши. Нет, он не спал. Вот горит лампа, вот темнота входит в окно, вот стул и стол и почти допитая бутылка коньяка. Все предметы выглядят как обычно, все на местах. Точно так же, как днем... точно так же, как во сне...
Он снова стал мерить комнату широкими, ровными шагами. «Надо будет сразу проснуться, — настраивал он себя. — Если я на самом деле засну, не смогу же я не проснуться. Услышу ее голос, вдохну фиалковые духи — и проснусь».
Он несколько раз прошел мимо двери, не зная, запирать ее или нет. «Пусть будет так, открыто. Как мне было велено во сне. Если моя любовь сильнее, если... — он хотел продолжить, — если мне поможет Бог и Пречистая Матерь...» — но не сумел закрепиться до конца в своей надежде, в своей опоре. Рассудок на долю секунды затмился. Ему почудилось, что он силится проснуться. Он вытянул руки — вот они, только чуть дрожат. Он не спит. «Сегодня все будет по-другому»...
Решено: он не запрет дверь. Только окно закроет. От ночной свежести. От холода.
С каким спокойным сердцем сел он за стол, как вольно оперся подбородком в ладони, глядя на дверь. Лоб его был чуть нахмурен, но глаза лучились молодой силой.
Время тянулось невероятно медленно. Егор вдруг заметил, что его сигарета догорела на холодном краю пепельницы. Что он делал с тех пор, как безотчетно зажег ее, где витал?.. Лампа слегка коптила, огонь подрагивал, как от чужого, неуловимого дыхания. И все же в комнате никого не было. Еще не было. Ничего не изменилось вокруг: то же оцепенение, тот же избыток пространства. Егор обнаружил, что сидит за столом — неподвижно, без мыслей. Спокойствие уступило место всепоглощающему безразличию. Его не удивило бы сейчас никакое чудо: так странен был сон, в котором он очнулся, — словно на перекрестке сновидений множества людей, чье присутствие рядом только угадываешь, не видя...
Он с усилием встал и прикрутил фитиль у лампы. Ему показалось, что комната выстужена, но холод существовал в комнате как бы сам по себе, не касаясь его. Он проверил окно — закрыто — и на минуту прижался лбом к стеклу, глядя наружу, в ночь. Неясный звук донесся вдруг откуда-то из недр дома. Егор отвернулся от окна, напряженно прислушался. Стон ли это или скрипнула половица под чьей-то ногой? «Не запирай дверь на ночь», — так сказала Симина. «Запирай — не запирай будто та не войдет как угодно: через окно, через сон... И все-таки это кто-то застонал в забытьи. Господин Назарие, вероятно, а еще вероятнее — доктор».
Он вернулся за стол. «Что же обманывать себя, что себе самому отводить глаза? Это ее шаги, никуда не денешься. Никуда». Потрескивание и поскрипывание перешло в звук легких, быстрых шагов, приближающихся из глубин коридора. «Только бы проснуться», — отчаянно подумал Егор. И это снова был, он знал, самообман, он просто тешил себя надеждой, что спит, что все, с ним происходящее, — не более чем сон.