Путаясь в полах парадного халата, Бедр-ад-Дин торопился во дворец наместника. Сзади скрипел колесами экипаж, везший по-прежнему полусонного визиря. Но юноша понял, что не усидит рядом с вальяжным сановником, своим дядей. И потому почти бежал, наплевав на достоинства и приличия. И конечно, успел куда раньше, чем его родственник со своим самоуважением и тучным чревом.

Ворота дворца были распахнуты настежь. Верблюды каравана – о небывалое событие, о насмешка над всеми установлениями трона – устало отдыхали в тени, а само посольство уже скрылось в стенах дворца.

Полутемный узкий коридор привел Бедр-ад-Дина к парадному залу. Но юноша вынужден был на минуту остановиться, дабы унять сердцебиение. Волнение сжигало его – неужели сейчас он увидит своих земляков? Сможет узнать о том, что стало с его родителями? Увидит, кто теперь восседает на высокой должности визиря…

И вот, сдерживаясь, чтобы не сбиться с шага на бег, Бедр-ад-Дин вошел в зал. Блеск украшений и взоры десятков людей на мгновение ослепили его. Но потом, о счастье, он среди посольства увидел знакомую фигуру отца. Именно таким он вспоминал его сегодня утром. На приличествующем расстоянии, скрываясь под нежно-голубой накидкой, сидела его мать. О нет, лица он не видел! Но эта осанка могла принадлежать лишь одно женщине на земле.

– Бедр-ад-Дин, мальчик мой! – воскликнул отец и шагнул навстречу сыну.

– Отец!

Юноша обнял отца и на миг сердце его замерло от счастья. Он вознес Аллаху благодарную безмолвную молитву, прося лишь об одном – да будет над его родителями сила и милость Аллаха всесильного!

В этот момент в двери зала вошел и визирь Салах.

– Рашид, мой брат!

– Салах!

И вновь последовали объятия. Несколько минут в зале царила неразбериха – ибо визири двух великих стран повели себя не так, как им велит протокол, а как мальчишки, которые после долгой ссоры наконец пришли в себя.

Бедр-ад-Дин, воспользовавшись этим, добрался до матери и припал к ее руке.

– Матушка моя! Как счастлив я сейчас!

– Мальчик мой, сыночек!

Слезы не позволили достойной Джамиле говорить. Но Бедр-ад-Дину слова и не были нужны. Теперь его счастье было полным. И он смог лишь вознести еще одну безмолвную молитву во славу Аллаха всемилостивого.

После недолгих слов о гостеприимстве и радости лицезрения посольства прекрасной страны Ал-Лат, произнесенных наместником, который и в самом деле был рад этому визиту, Салаху и Бедр-ад-Дину наконец удалось увезти визиря и его жену в свой дом.

И здесь, в тени закатного сада, узнал юноша обо всем, что произошло на далекой родине после того, как он поспешил по поручению мудреца. Узнал и об отряде стражников, который отправился в страну Ал-Лат по приказу наместника халифа. И о том, как мудрец Валид смог навести порядок в государстве.

– Значит, отец мой, теперь, когда я слышу о визире страны Ал-Лат, я слышу о тебе?

– Да, мой мальчик, это так.

Неспешную беседу мужчин нарушил детский смех. В водяной пыли фонтана с удовольствием играли сын Бедр-ад-Дина и его брат, Хасан [6] .

– О да, – рассказал визирь Рашид своему старшему сыну. – Аллах благословил нас с твоей доброй матушкой еще одним сыном уже после того, как ты покинул отчий дом. Вот так и получилось, что дядя и племянник почти одного возраста и могут сейчас играть возле фонтана в саду этого благословенного дома.

– О Аллах, – вздохнул Бедр-ад-Дин, – нет сил, чтобы описать, как хочется мне сейчас остановить мгновение. Дабы насладиться тем, как счастлив может быть человек, обретя утерянное и наслаждаясь жизнью, в которой из изгоя он превращается в любимого и уважаемого человека…

– Да, мой юный друг, – ответил отец, – Иногда наша жизнь преподносит нам подарки столь драгоценные, что миг наслаждения этим следовало бы сделать вечным. Но увы, все столь быстротечно, что человеку остается только одно – наслаждаясь мгновениями счастья, запоминать их, дабы придавали эти воспоминания сил в часы бедствий.

И Бедр-ад-Дин с удовольствием согласился с этой мудрой фразой отца.

Макама двадцать девятая

Но что же стало с несчастной джиннией, что была заточена в высокой клетке, оплетенной волосом белого крылатого коня?

Ее судьба была столь удивительной, а свобода досталась столь странным образом, что об этом стоит рассказать.

В тот день, когда «Смелый» пристал к берегу, клетка с джиннией оставалась в трюме корабля. Потом все грузы перенесли в хранилища на берегу. И удивительную клетку-ловушку тоже, заперев ее в огромном складе, пустовавшем после удачного базарного дня.

В прорехах крыши сновали веселые птички… И именно в этот миг джинния почувствовала, что заклятие одиночества накрыло ее своей черной пеленой. Она пыталась разозлиться на Бедр-ад-Дина, посмевшего пленить дочь магического народа, но страх, что о ней забудут навсегда, был так силен, что затмил все остальные чувства.

Час проходил за часом, вот уже узкая полоска неба потемнела, а потом и почернела. Показалась высоко вверху первая звезда, и Зинат представила, как расцветился небосвод сиянием небесных светил, как царственно поплыла по своей вечной дороге Луна – украшение небес.

Гнев давно оставил джиннию. Она более не злилась на Бедр-ад-Дина, как было в первые дни пленения. Теперь она, погрузившись в скуку и тишину, размышляла, вспоминая свою бесконечно долгую жизнь. О да, мастер Дайярам создал ловушку на совесть – ибо сколько ни пробовала превращаться Зинат, но выскользнуть ей не удавалось. Ни дым, ни пелена, ни даже облачко не могли покинуть пределы, ограниченные путанкой из конского волоса.

Увы, размышления джиннии лишь погружали ее в черную бездну отчаяния. Она понимала, что здесь, в дальнем портовом складе, может она провести неизвестно сколько дней, или месяцев, или лет, до тех пор пока Бедр-ад-Дин не вспомнит о ней. И потом, даже если вспомнит, не решится же он, в самом деле, снять запрет и выпустить джиннию на свободу… И печаль, столь же бесконечная, как бесконечна и жизнь бессмертной дочери магического народа, затопила ее душу.

Наступил рассвет. Вновь наверху завозились птички. Но сегодня их пение было лишено вчерашней беззаботности. Они пытались друг друга о чем-то предупредить. И вот длинная черная тень мелькнула в проломе крыши. И на пол пустующего склада опустилась грациозная черная кошка, держа в зубах маленькую крылатую певунью.

Ничего этого не видела джинния. Вернее, ничего этого она не замечала, бесконечно страдая так, как дано лишь бессмертным.