— Но, моя прекрасная Зульфия… — пробормотал этот несчастный, прикоснувшись к плечу жены.
— О нет, никчемный дурак, я вовсе не твоя Зульфия, хотя по-прежнему прекрасна… Я — одинокая Зульфия, которая только что узнала, что ничтожество-муж ей изменил. И потому я — покинутая Зульфия, которая отныне считает себя свободной и будет искать себе настоящего мужчину, могущего стать ее истинным защитником, другом и возлюбленным! Пошел вон, червяк, пока я не позвала слуг!
— Моих слуг… — воистину разлучница вложила в голову Джафара солому вместо разума.
— В этом доме, убогий, нет ничего твоего. Ты сомневаешься в этом? Хочешь спросить об этом у моего отца? Что ж, я тотчас пошлю за ним. И он разъяснит тебе, что отныне принадлежит тебе.
— Нет, не надо… Я все понял… Но, дорогая моя любимая жена, — тут голос Джафара стал просто медовым, — быть может, ты позволишь мне все же извиниться перед тобой? Ведь это была только шутка… Я просто пытался узнать, как сильно ты меня любишь…
«И это ничтожное создание я баловала три долгих года, словно любимое дитя?.. Этому лжецу я грела молоко по утрам и варила сладкие варенья! Его я ублажала каждую ночь и этим ничтожеством наслаждалась… О, я несчастнейшая из женщин! Где были мои глаза?»
— Шутка, муженек? Ты только хотел узнать, как сильно я тебя люблю?.. — О, сколько яда может вложить в уста женщины Аллах всемилостивый и милосердный! Особенно когда эта женщина гневается.
— Да, моя прекраснейшая, только шутка… — Глупость Джафара была столь велика, что в холодном голосе жены он услышал желание примириться.
— Ну что ж, муженек… Дорогой мой глупенький муженек… Тогда пошучу и я!
Зульфия подошла к мужу так близко, как ей только позволило отвращение. Джафар раскрыл объятия и… Звонкая пощечина обожгла его левую щеку быстрее, чем он понял, что происходит. Миг — и правая щека тоже ощутила последнюю ласку Зульфии. От нестерпимой боли и унижения Джафар застонал.
— А теперь пошел вон, шакал! — В голосе Зульфии звенели слезы.
Но муж этого не слышал. Он пытался уйти гордо, но получилось у него это весьма скверно. Ибо, пятясь от разгневанной тигрицы, в каковую прекратилась его кроткая жена, он задел синий лаковый столик, на котором стоял кувшин с горячим молоком. Тягучая жидкость обожгла ноги, а черепки прорезали сапожки из тончайшей кожи.
Зульфия рассмеялась, увидев это.
— Презренный, простой кувшин — и тот смог отомстить тебе… Вон из моего дома…
И лишь когда захлопнулась калитка, Зульфия дала слезам волю. Она плакала о том же, о чем плачут все обманутые женщины. О том, что муж оказался ничтожеством, о том, что ее глаза были слепы, а уши глухи к истине. О том, что какой-то червяк мог усомниться в ее чувствах, или хотя бы пытался сделать это…
Увы, слезы брошенных жен, если собрать их вместе, могут составить целый океан. И если в нем утопить всех презренных предателей… Хотя, о чем это мы…
Зульфия предавалась своему горю. И потому не слышала, как распахнулась калитка, как по каменным плитам двора простучали каблучки башмачков. И лишь когда рядом послышался голос любимой подруги Фериде, она поняла, что теперь в комнате не одна.
— О Аллах милосердный, Зульфия, что случилось? Почему ты плачешь? Тебя обидел Джафар? Он что, тебя ударил?
Фериде была доброй и чистой сердцем. А потому Зульфия не обращала внимания на ее болтливость и необыкновенную, воистину сказочную любовь к сплетням.
— О нет, моя любимая подружка… — сквозь слезы смогла улыбнуться Зульфия. — Это я его ударила.
— Ты? — Фериде открыла рот от изумления.
— Я, представь себе. Я ударила своего мужа. Два раза. С удовольствием.
— О Аллах милосердный! Ты, чудо спокойствия и кротости!.. Целых два раза.
— Да, моя добрая… я ударила его.
— Ну, значит, ты наконец увидела своего никчемного Джафара в его истинном свете.
— О да. Этот презренный начал на меня кричать, упрекая в том, что я все делаю не так. Не так подаю ему его любимую еду… Не так красива…
— Я не верю своим ушам, Зульфия.
— Я тоже, увы, не верила своим ушам. Все пыталась понять, что с ним произошло. Но он проговорился…
— Проговорился? — Изумление Фериде было столь велико, что она не перебивала подругу, не тормошила ее. Она просто слушала и пыталась поверить тому, о чем рассказывала ее подруга.
— Он, сам того не желая, выкрикнул, что у него есть «она»…
— О Аллах, как глупы все же эти мужчины! «Она»… А кто она?
— Знаешь, красавица, мне как-то было неинтересно кто… Она — это, значит, та, что красивее, умнее, добрее, щедрее… быть может, даже моложе. Но к ней мой не умный муж ушел таким же, каким был в тот миг, когда впервые появился на пороге моего дома. Бедным, словно мышь в пустом амбаре…
— О Аллах… Ты обобрала его до нитки…
— Я? Ты меня с кем-то путаешь, подружка… Я никого не обирала. Я лишь оставила себе то, что принадлежат мне. То, что мнедарил отец до свадьбы, то, что он мне подарил в день свадьбы. И то, что мои добрые родители дарили мне все эти три года, пока Джафар думал, что он оборотистый и решительный купец.
Фериде не верила своим ушам. Более того, она с трудом могла поверить и своим глазам. Ибо всего мгновение назад Зульфия горевала, а из ее слез можно было собрать озеро. Но как только стала она рассказывать о том, как ей удалось наказать мужа, слезы сразу пропали. Воистину глуп тот мужчина, который пытается обмануть женщину. Ибо возмездие за предательство бывает беспощадным и длится без срока.
— Какая ты умная, добрая моя Зульфия…
И тут слезы вновь полились из глаз ее подруги.
— Умная, о да… Только одинокая и брошенная… Ведь теперь на меня не посмотрит ни один мужчина!.. Если даже такое ничтожество, как Джафар, бросил меня… О я несчастнейшая из жен!
— Аллах милосердный! — пробормотала Фериде. — Что же тогда говорить мне…
Но Зульфия не слышала подругу, вновь самозабвенно умываясь слезами.
— Подружка, милая моя подружка, — Фериде начала трясти Зульфию на плечо. — Не стоит рыдать об этом червяке. Он не стоит ни одной твоей слезинки!
Но Зульфия ее, казалось, не слышала. И тогда Фериде поняла, что следует предпринять решительнейшие меры. Она вошла в опочивальню Зульфии и взяла со столика еще одно, на этот раз крошечное зеркальце, которое ей подарил на свадьбу отец. Мастера из города Мурано дали всем богатым женщинам удивительную возможность: видеть себя не в спокойных водах пруда или ручья, а в застывшей воде стеклянного зеркала. Сколько стоила такая безделушка, Фериде представить не могла, но знала, что отец Зульфии отдал за эти удивительные куски стекла всю прибыль от поместья за год.