Book.

Мудрец Георгий усмехнулся. О да, и сам он, и его ученики, многие из его учеников, пошли далеко по пути самосовершенствования. Они и впрямь смогли обмануть коварное время, сохранив и тело и разум такими, каковы они у сильных и молодых людей. У мудреца Валида выросли внуки, Бедр-ад-Дин и Хасан, но сам он, Георгий мог поклясться в этом, выглядит едва ли на десяток лет старше, чем выглядел здесь, в далекой стране Аштарат.

– Увы, мой друг, – проговорил Георгий, – боюсь, что твои опасения небеспочвенны. Я тоже слышу его беспокойство. Но ранее приписывал его тому лихорадочному рвению, с которым он стремится овладеть науками.

– Боюсь, что здесь есть и еще что-то. Да, мальчик, это я прекрасно знаю, учится так, будто завтра наступит конец света. И тому есть объяснение – его отец, визирь Рашид, объявил, что в день девятнадцатилетия Хасан станет его советником. И горе юноше, если он даст хоть один неверный совет. Визирь Рашид, увы, в семейных делах куда менее мудр, чем в делах государственных. И потому младший сын его боится и не любит.

– Что ж, такое бывает, Валид.

– О да, мир знает множество примеров этому. Но мне кажется, что не эта боязнь неверного совета и даже не торопливая жадность, с которой учится Хасан, является источником его душевного нездоровья. До меня временами долетают волны необыкновенно возвышенных чувств, что прекрасно для юноши, и почти сразу следом – волны сильнейшего страха. Такого дикого, что я даже не могу подобрать слова, чтобы его описать.

– Сильнейшего страха, Валид?

– О да, мне слышатся даже слова, пусть и не столь отчетливо, как при наших беседах. Мальчик часто повторяет «о я несчастнейший из смертных…», и я понимаю, что чувствует он себя именно так.

– Это странно, мой друг. Мальчик влюблен, а его возлюбленная отвечает ему с неменьшим пылом. Он истов в занятиях, и его успехи заметны всем наставникам. Но почему же он чувствует себя несчастнейшим из смертных?

– Ответа на этот вопрос у меня нет, учитель.

– Значит, его найду я. Спасибо, добрый мой друг, что поделился со мной беспокойством. Боюсь, что суета не дает мне возможности должное внимание уделять каждому из своих учеников.

– Благодарю тебя, мудрый мой друг и наставник. Твой ученик, добрый наш царь Темир Благородный, передает тебе привет. Он говорит, что с удовольствием бы сменил царские одежды на платье ученика… Пусть бы всего на несколько дней…

– Это понятно, мальчик. Темир тоже не становится моложе. Но всем хочется вернуться в те дни, когда ты был молод и силен. Передавай ему от меня привет и скажи, что я с удовольствием вспоминаю те дни, когда учил его.

– Благодарю, учитель. Да пребудет с тобой милость Аллаха всесильного, да оградит он тебя от болезней и бедствий сто раз по сто лет.

– Будь счастлив и ты, ученик.

Георгий откинулся в кресле и задумался. Хасан, младший сын визиря Рашида, был во многом, пожалуй, самым лучшим его учеником. Нет, не столько самым лучшим, сколько самым усердным. Наставники нашли к юноше верный подход, дав ему возможность вбирать столько знаний, сколько он в силах поглотить. Именно так, ибо казалось, что разум юноши – это губка, а знания – прекраснейшая из субстанций мира. Но почему он чувствует себя несчастным?

– Глупо думать, – проговорил Георгий, – что Хасан боится своего отца и учится только из страха перед ним. О нет. Здесь что-то иное. И боюсь, мне нужно немедленно разобраться с этим. Если уж Валид услышал слова юноши…

Но выяснять, что же происходит с Хасаном, учитель все же решил начать с того, что побеседовать с Мехметом.

– Ибо кто лучше друга может знать, что происходит с Хасаном…

Георгий поймал себя на том, что рассуждает вслух, и усмехнулся.

«И ты, железный Георгий, стареешь… Теперь ты бормочешь себе под нос, как столетняя старуха…»

Учитель легко встал и вышел на залитую солнцем улицу, что вела к главному храму наук, библиотеке. Но сейчас путь Георгия лежал не в ее прохладные недра, а к обрыву над речушкой. Ибо Мехмет более склонен был к тренировкам тела, чем духа. А в школе всегда поощряли усердие учеников, считая, что лучше всего усваивается тот урок, который учится с радостью и удовольствием.

Конечно, Мехмет был там. Вместе с юным учеником из далекой Чины он вновь и вновь отрабатывал движения, более похожие на движения цапли. Оба уже изрядно раскраснелись, и потому Георгий рассудил, что можно ненадолго прервать занятия.

Оба ученика поклонились, увидев наставника.

– Здравствуй, Мехмет. Я хотел бы несколько минут побеседовать с тобой.

– Конечно, учитель.

Юноша вытер разгоряченное лицо и присел вместе с Георгием на лавку в густой тени платанов.

– Я должен поговорить с тобой, Мехмет, о твоем друге Хасане.

– Так, значит, учитель, этот глупец все же пришел к тебе?

– Пришел? Разве он хотел прийти ко мне?

– Я просил, я заставлял его сделать это.

– Но зачем? Что этакого произошло с Хасаном?

– О, учитель, он сходит с ума. И сам, похоже, понимает это.

– Остановись, Мехмет. Ты начал рассказ с вывода, а не с фактов. Начни еще раз, но выводы предоставь делать мне.

Мехмет почтительно кивнул, прикидывая, с чего же начать. Должно быть, не было смысла повествовать о том, каким жестоким и деспотичным отцом был визирь… И потому юноша начал свой рассказ так:

– Ты же знаешь, учитель, как усерден Хасан. Он вбил себе в голову, что он плохой рисовальщик, что ему следует изучить все науки, повествующие о природе и человеке, дабы вложить душу в каждое из изображений. Ему все время кажется, что животные на его картинах мертвы, и потому он с таким страхом берется каждый раз за изображение человека.

– О да, я знаю об этом.

– Вот поэтому и просиживает Хасан целыми днями в библиотеке, роясь в горах книг и наставлений. Знаешь ты, должно быть, и о том, что изваяния, присланные из страны Мероэ, буквально заворожили его.

– Но что в этом удивительного? Статуи прекрасны. Искусство древних величественно и необыкновенно реалистично. Мне они тоже нравятся.

– А Хасан настолько заворожен ими, особенно изваянием молодой женщины, что чувствует некую связь с ними. Он дал этой каменной девчонке имя, назвав ее Айной…

– Но и такое тоже бывает, мальчик… Ведь называют же воины свои мечи и копья, боевых коней и парадное облачение…

– О да, называют. Но Хасан разговаривает с этой каменной девчонкой, советуется с ней, словно с живой. И, о Аллах милосердный, слышит ее ответы.

– Слышит ответы? Это очень плохо, Мехмет.

– О да, я испугался, когда Хасан поведал мне об этом. И просил, просто умолял, чтобы он, не медля ни секунды, рассказал все это тебе, о мудрейший из учителей…