Почему все так? Да, наверное, потому, что на Украине столкнулись два общества. Общество городов – космополитичное, в основном русскоязычное, владеющее сложной техникой. И те, кого во времена оные называли «селюки», – убогие и косноязычные жители глубинки. Обычно – в таких поистине межцивилизационных столкновениях – побеждает город, вбирая в себя избыточную людскую массу из села и переформатируя ее. Но на Украине – победило именно село. Последний известный пример победы села над городом – полпотовщина в Камбодже, закончившаяся гибелью трети населения страны (и это еще немного, многих просто не успели убить, так как пришла армия Вьетнама). Никаких предпосылок к подобному на Украине не было – но произошло именно так. Украина изначально строилась как «не Россия», и это с самого начала обрекало проект на поражение – строить что-то как «не» нельзя, так можно только ломать. Украинский город – так и не смог выдвинуть некий проект, объединяющий Украину на чем-то позитивном и показывающий путь в некое светлое будущее, пусть даже и не совсем светлое – но хотя бы такое, в котором можно жить. За неимением другого взяли проект села, при всей его нетерпимости, особенно опасной для столь разноликой и многонациональной страны. Но этот проект вызвал опасное столкновение разных частей общества. Причем повторяющееся, не однократное.
Если нет нормальной идеологии – побеждает и укореняется ненормальная – просто потому, что наличие любой идеологии лучше, чем полное отсутствие таковой. В условиях краха экономики и банкротства элит власть подобрали с земли радикалы – просто потому, что у них было собранное, отмобилизованное и готовое действовать меньшинство. Большинство же – готово было вручить власть кому угодно, лишь бы прекратить весь этот позор и вялотекущее безумие, в которое погружалась, захлебываясь, страна. И надо сказать, что крайне правым – пусть они и были откровенными негодяями и фашистами – удалось навести хоть какой-то порядок в стране. Просто потому, что они были единственными, у которых была Мечта. У остальных она тоже была – но сводилась к «нацарювать бы сто рублив да втичь». А у этих была совсем другая Мечта. И люди поверили в мечту – потому что больше было верить не во что и не в кого.
А потом начался кошмар.
Американский конвой, несущийся по Киеву, проводила глазами на одной из улиц женщина. Пожилая уже, лет шестидесяти, с обильной сединой в волосах, опиравшаяся на палочку при ходьбе. В глазах ее ничего не было, ни страха, ни раздражения. Только усталость…
Потом она побрела дальше. Квартира ее не сохранилась, как и у многих, – но у нее в Киеве было много знакомых с ТЕХ ДНЕЙ – и сейчас она жила у одного из них. Они до сих пор встречались, поддерживали друг друга, как могли.
Хотя могли они немногое…
На свободе она была немногим более трех месяцев. Это был ее уже второй срок, оба – за «нарушение режима безопасности». Украина была теперь свободной и демократической, и если раньше в административном порядке, без полноценного рассмотрения дела судом, без предъявления обвинения могли посадить максимум на пятнадцать суток – то теперь срок в рамках закона о чрезвычайном положении был увеличен до года. Для того чтобы оказаться в лагере – достаточно было оперативной информации «СДБ». Дело рассматривал процессуальный судья, без заседателей, без вызова обвиняемого, без участия обвинения и защиты. Приговор – хотя это нельзя было назвать приговором – обжалованию не подлежал. Вот такая демократия была сейчас на Украине.
– Дина! Тетя Дина!
Первым ее чувством, когда ее окликнули, – был страх. Бежать. Бежать вон в тот переулок. А там – будь что будет. Она знала, кто шьет на нее дела в «СДБ» и кто поклялся ее уничтожить. Вот только бегать… уже не получалось как-то. Совсем не так, как в те светлые и страшные времена второго Майдана, когда она, во главе горстки неравнодушных, бегала по больницам, магазинам, шила бронежилеты, закупала теплые вещи и делала еще много того, без чего Майдан просто бы не выстоял.
Это был ее город. Ее страна. То, за что она боролась. И поэтому она спокойно обернулась…
– Тетя Дина!
К ней бежала Оксанка…
Несмотря на чрезвычайное положение, в Киеве еще были остатки нормальной жизни, и в числе их были рестораны и отели, на местном – готели. В один из ресторанов, «Казак Мамай», ее и привезла Оксана на новенькой «Тойоте» со значками какого-то иностранного благотворительного фонда.
– Ой, теть Дин, я так рада вас видеть…
Она молчала, смотря на американский флажок, наклеенный на лобовое стекло.
– Оксан, а это тебе зачем?
– О… это против патрулей, не обращайте внимания, теть Оксан. Знаете же, жадные они какие. Думают, если у меня такая машина, значит, я богатая трошки. А у меня и грошив-то всего ничего… – Оксана рассмеялась.
– «Мамай» – дорогое место.
– С карточки заплачу. Нам выделяют на питание. Ой, теть Оксан, вы расскажите, как тут. А то я тильки приехала.
Она пожала плечами.
– Да по-разному.
– Мы фонд открыли, проводим фандрейзеры [27] в США и в Канаде. Собираемся охватить все восточное побережье. Уже набрали больше пяти миллионов, представляете? В Голливуде у нас был фандрейзер с самим Мэтью МакКонахи.
– Это хорошо… – машинально сказала она.
– Этого мало. Нельзя, чтобы про нашу страну забывали. Мы должны быть постоянно в центре внимания, постоянно иметь прессу, понимаете?
– Да… понимаю.
– Ой, да что я про себя да про себя… Вы мне лучше скажите, как тут наши? Я пыталась искать… разъехались, наверное. Как Василек?
Было страшно. До костей страшно…
Несмотря на то что был день – на первом этаже старой, но все еще державшейся хрущевки света почти не было, все окна были заставлены чем попало – от остатков мебели до листов где-то найденной фанеры. Через них – тонкими струйками сочился свет, но все следили, чтобы не попадать в этот свет, оставаться в тени. Она лежала навзничь на полу, а рядом, тяжело дыша, умирал Василь. Прошедший Майдан парень с Винницы, волонтер, быстро поднявшийся до начальника штаба одной из сотен, нашел свою смерть здесь, в зачуханном луганском дворе. Пуля снайпера попала ему в голову, но он все еще дышал. Она положила его к батарее – старой, чугунной, старой, как и все здесь, на восточной границе Краины. Она знала, что пулеметы бэтээров и мобильных огневых точек – пикапов с крупнокалиберными пулеметами – пробивают стены. И самое безопасное место в комнате – здесь, за батареей. Батарею за стеной – обычно не пробивают.
С другой стороны в углу лежал поляк. Они знали, что это поляки, они не говорили ни по-русски, ни по-украински, общаясь через переводчиков или по-английски с теми, кто знал хоть как-то английский. Многим было неприятно, что с ними поляки, но кроме поляков и прибалтов никого больше не было, никто не прислал помощь. Поляки были подготовленными и профессиональными солдатами с хорошим снаряжением и даже своей техникой, они шли вперед и спасли немало жизней неподготовленных, но отчаянных и готовых сражаться за Украину хлопцев. Иногда удавалось договориться без стрельбы, просто чтобы сепаратисты сложили оружие. Иногда приходилось стрелять. Но так страшно, как сегодня, не было даже на Майдане в ту страшную зиму.