Чеченец что-то орал и брызгал ему в лицо слюной – Андрий вдруг почувствовал, как от него воняет… нечищеные, гнилые зубы, пот, вонючая борода. Звуки, которые он издавал, прорывались местами, как будто радио с помехами, их сложно было соединить в нечто понятное. Проскользнуло знакомое: я твой мама е… – и керивник дожал спуск.
Оглушительно грохнуло, что-то горячее и мерзкое брызнуло в лицо, чеченец кулем повалился под ноги, рядом с расстрелянным им врачом, а керивник, забрызганный кровью, навел пистолет на чеченов, вскинувших свои автоматы.
– Убивать врачей, – раздельно сказал керивник, звуки вернулись, и он слышал и себя, и что происходит, – харам.
С коридора с гулким топотом в операционную ворвались еще бандеровцы.
Вернувшиеся со второго выхода хлопцы подтвердили то, что и следовало ожидать. Второй выход вел к грузовому лифту, на котором можно было спуститься прямо в подвал. От подвала выезд вел прямо на трассу дорогой, которую плохо было видно от центрального входа больницы. Схваченные и допрошенные по горячему врачи и медсестры вспомнили, что видели несколько незнакомых мужиков и две отъезжающие машины, одна из которых была каретой «Скорой», а другая – то ли пикапом, то ли внедорожником – говорили по-разному. На выезде их, конечно, никто не проверил и не остановил…
Бойни между украинцами и чеченцами удалось избежать только за счет подавляющего превосходства первых – хотя чечены, занятые контрабандой и приграничной торговлей, начали собираться, и ничего хорошего это не сулило.
О случившемся доложили в Харьков – и через час с небольшим в небе загрохотал винтами вертолет. Это был «Блекхок», польского производства, совсем новый, один из нескольких, тайно поставленный на Украину в обход санкций. Их было передано всего несколько, гораздо больше передали «Хью UH-1» из наличия Национальной гвардии США. Но «Блекхок», обтекаемая, стремительная птица – полагался только очень влиятельным людям.
Прибыл Дорош. Генерал – русские все звания «УНА-УНСО» писали в кавычках – «генерал», главный референт референтуры ОВД [9] в Харькове, едва ли не более влиятельный человек, чем Митько, проводник харьковского Терена [10] . С ним прибыли несколько спецов, обмундированных по стандартам НАТО и с НАТОвским же оружием, они рассыпались по периметру вертолета, внушая страх своими шлемами с прозрачными стеклами – последний писк, больше ста штук зелеными стоит.
Брыш стоял у «Крузера», жадно глотал пиво. На лице ссохлись, застыли, стянули кожу кровавые брызги, но он не торопился их отмывать. Автомат лежал рядом, на капоте, со снятым предохранителем.
Дорош подошел от вертолета – они были лично знакомы, немало натерпелись вместе. Трое охранников, что были с ним, профессионально прикрыли, Дорош забрал из пальцев керивника недопитую банку, одним глотком допил ее и бросил под ноги. Банка жалобно хрустнула под каблуком…
– Щас мангруппа подойдет – сказал он обыденным голосом, – четыре БТРа. Давай, докладай, шо тут робытся.
Керивник, уже осоловевший, расплескавший свою злобу, несколько нескладно доложился, не забыв, впрочем, упомянуть все основные моменты произошедшего сегодня. Говорили они на русском с вкраплениями украинских слов – чисто по-украински говорили только на политических мероприятиях и «сходах». Несмотря на тридцать лет незалежности украинский был бедным языком, многие слова на нем приходилось подбирать, в то время как на русском говорилось свободно, без запинки и напряга, слова сами подбирались.
– Це хреново… – подытожил Дорош, – сейчас с чичами совсем не в жилу ссориться. Добро, у них тоже старшие есть, с ними надо говорить, не с этими имбецилами. Говоришь, они врача кончили…
– Да.
– Це хреново.
Все понимали, что чечены перешли грань, – врачи были неприкосновенны. Русские тоже их не трогали.
– Что сделано, то сделано.
Дорош достал из кармана понтовый по нынешним временам «Парламент», бросил одну в рот. Керивник качком головы отказался.
– Снайпер, как думаешь, кто?
– А сам как считаешь?
Оба они понимали без слов – кто мог быть снайпером.
– Он наглеет.
– Ему шо. Тут, считай, каждый второй на нас озлился, злобу затаил. Здесь он как дома.
– Он и есть дома.
– Да…
– Нам надо продержаться двадцать лет, – референт повторил слова Львовского сбора, – пока не народится поколение, для которого Краина не мачеха, а мамка родная. Потом нам ничего не будет страшно.
Да… Вот только с той стороны границы, в лагерях и на съемных квартирах тоже рождается поколение. Для которого Ненька не мать, не мачеха – а смертельный враг. Которого надо любой ценой уничтожить. На той стороне назвать человека бандеровцем – все равно что плюнуть в лицо.
– Да.
Референт смял недокуренную сигарету в пальцах.
– Тебя ни в чем не обвинят. Работай.
В ворота больницы с ревом заруливали бронетранспортеры.
– Как работать? С этими?
– Я сказал, с этими разберемся, – жестко повторил референт, – у них хозяева есть. Надо будет, они к тебе на коленях приползут, понял?
Бойцы мангруппы рассредоточивались у подъезда больницы, со входа – пошли смурные чеченцы, своих убитых они закатали в ковры и несли с собой – по мусульманским традициям надо похоронить до заката. Один из них, увидев керивника, стоящего у машины, поймал его взгляд, провел пальцем по горлу. Керивник схватил автомат, но Дорош перехватил его руку, не дал…
– Но-но. Соображай…
Берзаеву было страшно. О, Аллах, как ему было страшно…
Ему не было так страшно, когда он сопливым еще пацаном попал под атаку русских, тогда он впервые увидел танки и понял, что танк из автомата не подбить. Ему не было так страшно, как тогда в Первомайском, когда по селу начал бить «Град» и они все поняли – русским плевать на заложников, они не допустят повторения того, что произошло в Буденновске, и им плевать, что за это придется отдать, даже если все заложники погибнут, даже если все село придется сровнять с землей «Градом». Ему не было так страшно, когда они пошли на прорыв позиций русского спецназа, – выскочить тогда удалось очень немногим. Ему не было так страшно, когда он повстречался в Вене с одним своим односельчанином, тоже беженцем, а наутро узнал, что его расстреляли неизвестные в подъезде… никто не сомневался, откуда пришли киллеры и что всем этим они хотели сказать всей чеченской общине, обитающей в Европе. Ему не было так страшно в Николаеве, когда вместо ополченцев на позиции оказались русские морские пехотинцы.