Не говоря ни слова, Шакал встал и осмотрелся. Они утомленно побрели за ним.
Хорошо хоть, удалось умиротворить Зверей. Алексос непременно проходил по их очертаниям, разговаривал с ними, закапывал возле каждой тропинки прядь волос. Сетис потер сухую и шершавую, как наждак, кожу на лице и вспомнил Льва, наполнившего их души гневом. С тех пор они не встретили ни одного живого существа, ни единой букашки. И вот теперь перед ними вздымались громадины гор; глаз различал отдельные пики и ущелья, хотя на рассвете и в сумерках самые высокие вершины скрывались в тумане. Сверкающие белые отблески наполняли его душу болью. Что это — снег? Он никогда не видел снега, только слышал старые байки путешественников. Твердая вода. Неужели такое бывает?
Они шли и шли. Час за часом.
Продвижение дальше превратилось в невыносимую муку. Каждый шаг отзывался болью. И конца пути не было видно. Под ослабевшими ногами лежала твердая, покрытая трещинами земля, бескрайняя солончаковая равнина блестела спекшимися в корку кристаллами. Не укутанными оставались только глаза, да и их приходилось прикрывать рукой, чтобы не ослепнуть.
Бок о бок с ними двигались миражи. Далекие видения деревьев, блики света на воде. Трижды Лису приходилось оттаскивать Орфета, пытавшегося погнаться за призраками. Музыкант бредил, болтал чепуху. Вода кончилась.
Мир превратился в ослепляющую раскаленную печь, и Сетис плелся через нее. Даже потеть он перестал — в теле не хватало влаги. В помутневшем мозгу проплывали обрывки сказок и детских стишков. Он забыл обо всём — где он находится, куда идет, кто он такой.
Помнил только об одном — надо идти, переставлять ноги, одну за другой, одну за другой.
И невыносимая, смертельная жажда…
* * *
Потом они пришли.
Стояла вонь. Горькая, резкая, от которой перехватывало горло и душил кашель. Впереди пустыня понижалась, и, спустившись на дно глубокой впадины, путники ощутили, что земля стала липкой, сочилась темной вязкой жижей, которая приставала к ногам и никак не отчищалась. Местами она собиралась в черные лужи. Эта чернота, слишком густая и тягучая, чтобы ее можно было назвать жидкостью, всё же текла, но заметить это можно было, только если подольше присматриваться. Из глубины на поверхность подымались большие пузыри — медленно, очень медленно.
Орфет, шедший перед юношей, остановился и сорвал тряпки с лица.
— Смотрите! — закричал он и горячей трясущейся рукой вцепился в Сетиса. — Вон там! Видите?
Трудно сказать, что увидел музыкант, но зрелище его испугало. Сетис пошатнулся от изнеможения. От луж поднимался едкий зловонный пар. Над поверхностью плясали голубоватые огоньки, каждые несколько секунд зыбучее болото содрогалось, испуская гортанный всхлип, и изрыгало огромные лопающиеся пузыри, как будто в черных недрах что-то ворочалось. Неужели там есть живые существа? Если да, Сетису не хотелось с ними встречаться.
— Демоны! — Орфет, обернувшись, только что заметил черные лужи. Он споткнулся, упал на колени в вязкую массу и принялся судорожно оттирать ее с себя. — Архон! Спаси меня! Я чувствую их запах, Архон, запах птиц с железными крыльями, толстых змей, свернувшихся в кольца! Смотри, они ползут ко мне. Архон!
Шакал откинул покрывало с лица, протер глаза, запорошенные песком.
— Ему конец, — хрипло произнес он.
— Нет! — Алексее валился с ног от усталости. У него едва хватало сил говорить. — Орфет, там ничего нет. Надо выбираться отсюда. Впереди вода. Совсем близко.
Орфет, казалось, не слышал его.
— Оставьте меня, — простонал он. — Оставьте здесь. Там птицы. Я чувствую их запах.
— Это пахнет черная нефть…
— Лучше я вернусь. Можно? — Орфет вскинул голову, его лицо озарилось безумной улыбкой. — Пойду обратно в Порт. Путь будет недолгим. Всего час. Я вернусь и принесу воды. И вина.
Шакал и Лис переглянулись. Потом грабитель могил оттащил Алексоса прочь.
— Пошли, — велел он.
— Я его не брошу. — Алексос вырвался и твердо встал на ноги. — Ни за что.
— Он не может идти. Даже тебе это понятно. Он лишился рассудка и стал опасен.
— Он не причинит мне зла.
Шакал нахмурился.
— Малыш, за стакан вина он перережет тебе горло.
— Я его не брошу. Скажи им, Сетис.
Сетис облизал сухие губы. Каждое слово причиняло мучительную боль, а опустив глаза на жалко распростертую на земле тушу Орфета, он вздрогнул от отчаяния. Но, к своему собственному удивлению, сказал:
— Вода недалеко. Мы сумеем дотащить его туда.
Шакал не шелохнулся. Потом его губы растянулись в знакомой холодной усмешке.
— Да, пустыня обнажает скрытые в нас качества, писец.
— И открывает тайные имена, господин Осаркон.
Это удивило Шакала. Он не сумел скрыть блеснувшего в глазах огня; Сетис порадовался.
— Значит, ты провел расследование. Что, в Городе Мертвых есть записи обо мне?
— О твоей семье. Об их гробницах. Один из твоих давних предков был Архоном.
— Самым худшим из Архонов. Его звали Расселон.
— Но даже он не бросил бы человека умирать в пустыне.
Глаза Шакала оставались ледяными.
— Чем ты обязан этому толстяку?
— Однажды, когда я падал, он поймал меня.
Орфет за спиной хрюкнул, тоже вспомнив этот случай. Он поглядел на Сетиса, и в его глазах вспыхнул привычный свирепый огонек.
Шакал пожал плечами, склонился над Орфетом и твердой рукой приподнял его. Сетис подошел помочь. Общими усилиями они поставили толстяка на ноги и закинули его руки себе на плечи.
— Показывай дорогу, мальчуган, — хмуро велел Шакал. — Надо добраться до воды за час, не больше. Иначе нам всем конец.
Но нефтяное болото цеплялось им за ноги, замедляло ход. Зловонные испарения застилали солнце, от тошнотворного запаха кружилась голова. Сетис мечтал только об одном — чтобы Алексос правильно запомнил указания, которые он шепотом сообщил ему несколько часов назад. Идти к расщелине между горами, не пропустить места, где земля начинает подниматься, там растут кактусы.
Но через час изматывающего пути под палящим солнцем они едва сумели миновать нефтяное поле. Кактусов не было и следа. Алексос упал на четвереньки и зарыдал.
Сетис всматривался в пустыню. Если источник пересох…
— Это еще что? — удивился Лис. Птицы.
Они парили высоко в небе, купаясь в восходящих потоках теплого воздуха.
Шакал, схватившись за бок, поднял глаза.
— Это и есть то самое место?
Алексос взглянул на Сетиса, тот еле заметно кивнул. Но это не ускользнуло от Шакала. В тот же миг он выпустил Орфета и обнажил меч — сверкающий, смертоносный.