Повесив голову, Бренда принялась водить носком туфли по ковру. Ей пришлось рассказать о взорвавшихся картофелинах и о том, как она вычистила духовку пылесосом.
— Учитывая забившиеся в него листья, я ничуть не удивлен, что он загорелся.
Бренда осмелилась поднять на него глаза.
У Клинта дрожали губы. Не выдержав, он запрокинул голову и расхохотался. Обхватив Бренду за талию, он поднял ее и закружил по комнате. Весь дом зазвенел от их смеха.
Они съели мясо и попробовали картофель, который подгорел снизу и не пропекся внутри. Слава богу, десерт оказался вполне съедобным.
Они смеялась и болтали, как старые друзья. Стена, разделявшая их, рухнула.
— Клинт, давай понежимся в горячей ванне.
Он изменился в лице.
— Что?
— В той, что на террасе. Ночь так прекрасна! Мы могли бы любоваться звездами…
— Это не очень хорошая мысль.
— Почему?
— Бренда, ты красивая женщина, но…
— Тебе не разрешается добавлять «но» к этим словам.
Клинт неуверенно улыбнулся.
— Ты красивая женщина. Я до смерти боюсь находиться в ванне наедине с тобой.
— Вот видишь? Я сказала тебе, что есть место, куда ты можешь пойти, когда тебе надоест быть воином. Это место — рядом со мной.
— Даже если я боюсь тебя? — спросил он.
— Даже если боишься.
Клинт не спеша раздевался в спальне. Ужин — от начала до конца — был катастрофой. Запах сгоревшего пылесоса отбивал аппетит, что, возможно, было благословением свыше. Мясо подгорело, картофель оказался несъедобным, салат увял, не дождавшись соуса. Десерт — шоколадный пудинг, в котором попадались рыхлые куски неизвестного происхождения, — украшали взбитые сливки с привкусом нефти.
Родившись в бедной семье, Клинт добился права сидеть за одним столом с финансовыми воротилами, промышленными магнатами, кинозвездами, политиками. Клинт Макферсон, паренек из неблагополучного района, научился пользоваться вилками для разных блюд, правильно есть ложкой суп и не прикрывать грудь белой льняной салфеткой.
Ему, выросшему на еде бедняков — картофеле, макаронах и рубленом мясе, — подавали омаров, устриц и другие экзотические и изысканные блюда. Но, несмотря на это, он никогда не получал такого наслаждения от столь ужасного ужина.
Пылесос безвозвратно погиб. На лужайке в некоторых местах выгорела трава.
Он всегда знал, что близость Бренды Кинг опаляет, как пламя, но не подозревал, что она опьяняет.
Горячая ванна с Брендой — бред. Настоящее безумие.
Внезапно Клинт подумал, что неизменная рассудительность и благоразумие привели его лишь к одиночеству: все рациональные решения и тщательное планирование не оставляли места для радостей жизни.
Бренда поняла глубину его одиночества, чем тронула его душу.
Как только она положила ладонь ему на руку и произнесла те слова, пустота в его душе начала заполняться.
Поэтому… «Разве это безумие — дать волю чувствам, которые я всегда подавлял?»
Да.
«Остановит ли меня что-нибудь?»
Нет.
Клинт был беспомощен перед влечением, которое испытывал к Бренде.
Скоро ему предстояло узнать, рухнет ли его мир, если он ослабит контроль над собой.
Клинт надел банный халат, который вполне подходил для мужчины, безупречно владеющего своими чувствами, и спустился вниз.
Увидев его, Бренда улыбнулась, и он почувствовал неодолимую силу влечения. Она была закутана в огромное полотенце, которое скрывало ее фигуру не хуже паранджи.
Но что под ним?
Надеялся ли Клинт, что на ней — скромный закрытый купальник?
Нет, конечно.
Клинт отодвинул крышку ванны и открыл краны.
— Сначала ты, — сказала Бренда.
Он сорвал с себя халат, поспешно залез в ванну — и пожалел об этом.
Надо было погружаться в воду медленно, наверное, я обварился.
Что случится, если Бренда посмотрит на него так, как утром, когда желание заставило ее невинные сапфировые глаза вспыхнуть?..
Бренда подошла к ванне и, не отводя от Клинта взгляда, попробовала воду пальчиками ноги. Мужчина хотел отвернуться, но не смог.
Полотенце упало с ее плеч.
Клинт онемел от изумления. Перед ним стояла не принцесса-сорванец.
Это была нимфа — совершенная в своей красоте, чувственная и неотразимая.
Он зачарованно смотрел, как Бренда поправила узенькую полоску бикини на соблазнительных округлостях безупречной фигуры.
Несмотря на пар, поднимавшийся от воды, у Клинта пересохло во рту.
Сев на край ванны, она медленно соскользнула в воду.
Клинт понял, что Бренда уже не ребенок, она превратилась во взрослую, полную жизни женщину. Он не был уверен, приходилось ли ему испытывать большую радость.
— Горячо, — непринужденно сказала она.
Это уже явное преуменьшение!
Бренда уселась рядом с Клинтом, и он затаил дыхание. Затем ее рука нашла его бедро.
Клинт напрягся, но поразмыслил и сдался. Его рука легла на ее бедро, и у него едва не вырвался громкий стон.
Кожа Бренды была нежной, упругой, шелковистой. Бренда не сводила глаз с лица Клинта, и он видел в них то, что, в отличие от всего мира, видел всегда.
Страх.
— Ты хочешь поцеловать меня? — прошептала Бренда дрожащим голосом.
Когда ей было девятнадцать, она не спрашивала об этом.
Он был захвачен врасплох, когда Бренда овладела его губами и предложила то, от чего ему пришлось отказаться.
Но отказ дался Клинту нелегко, потому что, почувствовав ее страсть, он захотел большего, захотел с отчаянием, которого не испытывал прежде…
Или с тех пор.
Именно неукротимое желание вызвало у него резкий ответ, который до сих пор мучил его.
— Мисс Кинг, есть то, чего даже вы не можете купить.
В его голосе прозвучало презрение, и Бренда не знала, что оно притворное. Клинт хотел убить в ней надежду на ответное чувство, потому что ей только исполнилось девятнадцать, и она была молода, наивна и невинна. Кажущаяся дерзость поцелуя не обманула Клинта. Если бы в тот вечер он ответил согласием, ее жизнь изменилась бы. И его — тоже, безвозвратно и навсегда.
Но сейчас все по-другому. Клинт не хотел, чтобы Бренда испытывала страх.
У нее есть жизненный опыт, и, несмотря на милую детскость, она уже не ребенок.