Обитель — цитадель тамплиеров в Безу, 1209 г.
Гостиный двор при замке-обители тамплиеров в Безу был обширен и полон всевозможных удобств. После месячных скитаний вместе с Кретьеном и Матье по убогим хижинам, разрушенным горным фортам, пещерам и лесным полянам, Брижит просто обрадовалась настоящему уюту. Здесь по крайней мере она сможет как следует отдохнуть и поднабраться сил. Мерцающий камин, запах свежего хлеба, ложе, застеленное свежими простынями, и теплые шерстяные одеяла — все это теперь казалось ни с чем не сравнимой роскошью. У врат замка их встретил пожилой тамплиер и, после того как они распаковали свои пожитки и смыли пыль со своих ног, провел их в трапезную отобедать с приором.
Обед был простым, но сытным. Запеченную в тесте рыбу подавали с острым соусом, а маленькие куски золотистого хрустящего хлеба запивались местным изысканным вином. Брижит была оказана честь преломить хлеб и прочитать молитву перед началом трапезы. Приор вполне мог быть главой цитадели обители монахов-воинов, давших обет безбрачия. Девушка знала, что в самых своих тайных церемониях тамплиеры провозглашают, что Богиня родилась задолго до Бога. Она была Иштар, Изидой и Астартой, она была девой Марией и Магдалиной. Так что если тамплиеры и сохраняли безбрачие, то не потому, что боялись осквернить свое тело, а из-за благоговейного страха перед Богиней.
Брижит почувствовала, как сила их веры незримо окутывает ее Душу. Для крестьян она была простой целительницей, для римской церкви — смертельным врагом. Для тамплиеров она являлась потомком Марии Магдалины, которой они поклонялись. «А кто я себе? — раздумывала Брижит, запивая хлеб вином. — Кто же я себе самой?»
Когда блюда были убраны со стола, приор поставил на стол тяжелый кедровый ларь и открыл его висевшим на шее ключом.
— С тех пор как вы были здесь в последний раз, мы приобрели еще одну книгу, — свои слова он в основном адресовал Матье. — Быть может, вы захотите переписать ее, пока будете гостить у нас.
С бесконечным благоговением приор осторожно извлек из ларца фолиант в кожаном переплете. Матье принял книгу из рук приора и стал ее внимательно разглядывать. Обложка была сделана из выделанной кожи и инкрустирована вставками из папируса и крохотными золотыми крестами, заключенными в окружности. Сами страницы были сделаны из двухслойного папируса. Судя по почерку эту работу делал грек, хотя язык явно был не греческим, а коптским. Кретьену тоже стало любопытно, но в отличие от Матье руки у него не затряслись, а глаза не загорелись лихорадочным блеском. Кретьен от природы обладал даром красноречия, он умел привлекать к себе сердца и души простых людей. Суть мудрых книг, подобных этой, он упрощал до вещей, понятных каждому.
— И о чем в ней говорится? — поинтересовался он.
Украшенный перстнем палец на искалеченной правой руке Матье задрожал на строке древнего письма.
— Это, так сказать, не признанный официальной римской церковью апокриф. — Он поднял глаза на Брижит. — «Житие Марии Магдалины».
Брижит подошла поближе, чтобы получше рассмотреть книгу, в которой должны были быть доказательства того, что все славные предки, о которых она столько слышала от матери, жили на самом деле. Впрочем, в отличие от Матье Брижит не требовалось книжных доказательств. Она сердцем знала, что все то, о чем ей когда-то поведала Магда, — правда. К тому же сейчас ее одолели недобрые предчувствия. Хотя это был июльский вечер и воздух был теплым, как парное молоко, Брижит знобило от холода.
Вкрадчивый голос Матье, разбиравшего коптские письмена, звучал откуда-то издали, и, когда девушка посмотрела на книжника, его фигура как бы затуманилась.
— И Мария Магдалина, пресвятая родственница Спасителя, бежала в большом страхе за жизнь свою и за жизни своих дочерей, ибо преследовали их за то, что близко знали они Его и учили народ правде о Нем. И бежали они ночью из дома своего, и прибыли вместе с родственником своим Иосифом Аримафейским к берегам Бригантиума, где обрели пристанище.
Неторопливую речь Матье прервал громкий стук в дверь. Приор сам пошел разузнать, в чем дело, в то время как насмерть перепугавшийся Матье быстро закрыл книгу. После напряженной паузы приор, пробормотав слова приветствия, впустил в трапезную молодого тамплиера.
— Люк! — воскликнула Брижит. Его лицо и одежда посерели от дорожной пыли. — Люк, что стряслось?!
Его черные глаза ничего не выражали от усталости.
— Город Безье пал под натиском де Монфора, — промолвил молодой рыцарь, переведя взгляд с Брижит на Кретьена. — Там устроили настоящую бойню, и весь город охвачен пожаром.
У Брижит перехватило дыхание. Сейчас она почувствовала себя так, будто промерзает до самых костей на январском ветру. Еще до того как Люк открыл рот, девушка знала, о чем он ей сообщит. Ибо глазам ее уже представали жуткие разорения непокорного городка. Кретьен закрыл лицо ладонями. В течение тридцати лет, до того как он избрал путь катара, Безье был его родиной.
— О господи, — прошептала Брижит, и на глазах у нее выступили слезы. — Какой ужас! — Она принялась успокаивать потрясенного книжника.
В ту ночь было полнолуние. Брижит, лежа на залитой тусклым светом кровати, не могла не думать о молодом де Монвалане. Признаться, со времен визита к Жеральде Лаворской мысли о Рауле ее не посещали. Правда, он часто ей снился, но поскольку Жеральда часто говорила о Монваланах с большой признательностью, это было неудивительно. Брижит почему-то была уверена, что Рауль сыграет определенную роль в ее жизни. Одно время девушка верила, что он избран судьбою, дабы стать отцом ее будущего ребенка, но шли годы, а их пути по-прежнему не пересекались. По правде говоря, она уже собиралась окончательно о нем забыть. И тут ее внутреннему взору вновь предстал его образ.
Она вспомнила вновь о том видении, что посетило ее на стенах Монвалана. Волны бушующего пламени и окровавленный меч. Он точно был в Безье, сейчас она была уже абсолютно в этом уверена, но вот что с ним теперь, это оставалось неразгаданной тайной. При мыслях о Рауле ее сердце забилось чаще. Она вновь восхищалась его потрясающей жизненной силой, ярким блеском глаз, белоснежной улыбкой. Он точно не убит, иначе она не смогла бы столь ясно его видеть. Брижит закрыла глаза и попыталась расслабиться, ее мысли сконцентрировались на жизненной силе Рауля де Монвалана.
* * *
Беренже наконец-то открыл глаза. Поначалу его окружала полная тьма, но спустя некоторое время он различил огненные отблески тускло горевшей глиняной масляной лампы. Струи лунного света, пробиваясь сквозь решетчатые ставни, отбрасывали клетчатую тень на лежавшее в ногах одеяло. Воздух был тяжел и неподвижен от летнего зноя, а комнату наполнял некий незнакомый Беренже довольно пугающий звук.
Лишь спустя несколько минут он сообразил, что именно так теперь работают его легкие, впуская и выпуская свистящий воздух подобно старым изношенным мехам.
Где он? Но поначалу он ничего не узнавал. Ни замок, ни лагерь. Боль была просто невыносимой. Чудовищная тяжесть давила на грудь. Он попытался хоть что-то вспомнить, однако все было напрасно. Внезапно Беренже ощутил какое-то движение в окружавшей его темноте. Черный силуэт в рясе, шепчущий какие-то слова. На мгновение рыцаря охватил животный ужас, и он уже ощущал, что сейчас к нему повернется оскалившийся в улыбке череп, и он увидит зажатую в костлявых пальцах косу. Но тут свет лампы упал на лицо склонившейся над ним женщины, и Беренже наконец-то признал сестру Бланш, ту самую, которую он вместе с Раулем спас во время разгрома Безье.