— И что намерена делать теперь?
Клер извивалась в его объятиях и подставляла губы, ища поцелуя.
— Молить о пощаде? — задыхаясь, предположила она.
— Покажи, — отпустив ее руки, он принялся гладить ее юное тело. Они страстно поцеловались. Ее пальцы скользнули под шелковую рубаху, нащупав его влажную грудь. Тепло разлилось по ее телу, и низ живота загорелся огнем.
— Вы придумали мне жестокое наказание, мой господин, — прошептала Клер.
— Верю, что со временем вам удастся смягчить мой гнев, — он нежно расцеловал ее от подбородка до шеи и расстегнул завязки на рубахе, чтобы добраться до ее грудей. В самый разгар объятий любопытная пиренейская гончая Амьери — сто фунтов собачьих мускулов и костей, покрытых роскошной белой шерстью, со слюнявым розовым языком — решила посмотреть, что это там барахтается в траве. Рауль встал, чтобы отогнать пса. Но тот лишь скакал из стороны в сторону да громко лаял, явно желая поиграть. Амьери пронзительно свистнул, собака навострила уши, но было уже поздно. К Раулю подошел друг его отца.
— Простите, я, кажется, помешал вашему уединению. — Глаза его весело искрились. Одной рукой он погладил шикарную шерсть собаки.
— Ничего подобного! — вспыхнул Рауль. — Не удивлюсь, если вы сделали это намеренно, — вымученный юмор граничил в тоне его голоса с явным раздражением.
Амьери усмехнулся.
— Я не могу запретить Бланку вынюхивать в кустах дичь, ведь на то его и учили.
Он вытянул из-за ремня перчатку для соколиной охоты и натянул на свой мощный кулак.
— Если тебе так хочется, можешь заниматься этим хоть всю ночь. Отставь-ка лучше пока свою бедную женушку в покое да пойди посмотри на моего нового сокола, — и уже через плечо добавил: — Твой отец ждет.
Как только женщины проводили взглядом ускакавших прочь мужчин с соколами на перчатках, Жеральда щелкнула языком и расхохоталась.
— Амьери так мечтал показать эту птицу Беренже и Раулю. Если ему верить, так в природе прежде таких не бывало. Он чуть с ума меня не свел этими вечными разговорами о соколиной охоте.
— Так что, теперь ты у нас совершенно чокнутая? — хитро улыбнувшись, продолжила Беатрис.
Подобное замечание весьма удивило Клер и заставило по-новому взглянуть на свою свекровь. Теперь смех Жеральды уже больше напоминал барабанную дробь.
— Беатрис де Монвалан, Господь свидетель, тебе должно быть стыдно так насмехаться над старой женщиной.
— А я думала, катары никогда не лгут, — парировала Беатрис, — ты всего лишь на десять лет меня старше, так что не прибедняйся.
— Ты по крайней мере всегда можешь опереться на Беренже. У тебя такая красивая невестка, которую надо всему научить, — улыбнулась она Клер. — А что у меня?.. Один лишь Амьери, да его, прости господи, чертовы соколы…
— У тебя есть твоя Вера.
Тут Жеральда поперхнулась, однако улыбка не сошла с ее губ. Она огляделась вокруг, но сейчас подслушать их могла лишь находившаяся поблизости служанка Клер Изабель. Через мгновение Жеральда извлекла из висевшего на поясе кошеля небольшую пергаментную книжицу в кожаном переплете.
— Вот теперь, когда мужчины ушли, дайте-ка я вам кое-что покажу.
Ее пальцы скользнули по золоченым буквам на обложке.
— Я вовсе ничего не прячу. Я даже прочитала Амьери пару страниц отсюда. Но он интересуется книгами точно так же, как я — соколиной охотой.
— Ну так и что? — полюбопытствовала Беатрис.
— Книга древней мудрости. Один наш горожанин привез старинные манускрипты из паломничества в Святую Землю, а когда умирал, то завещал их мне. Их понемногу переводит на наш язык один катарский книжник с моего подворья. Вот послушайте, — открыв книгу наугад, она прочла отрывок чистым твердым голосом:
«Познать себя на самом глубочайшем уровне, значит, познать Бога. Ищите Господа, начав с себя. Познайте, кто внутри вас делает все своим, говоря: «Мой бог, моя душа, мои мысли, мой разум, мое тело». Познайте источники печалей, радостей, любви и ненависти. Если вы тщательным образом все это исследуете, то обретете Его в себе».
— Ну разве это не прекрасно?.. И тем не менее церковь нас отвергает. — Лицо Жеральды приобрело твердость, а в голосе послышались нотки гнева. — Дай им волю, так они сожгли бы все книги, написанные не на ладони, равно как и те, что не согласуются с их узким взглядом на Бога. — Она прищелкнула пальцами. — Вам не нужен бесполезный католический поп, чтобы зов ваш дошел до Господа, Беатрис. Предстаньте пред ним такой, какая вы есть, и он услышит вас!
— Я никогда не пыталась обрести Бога через преподобного Ото, — передернула плечами Беатрис. — Это равносильно тому, как пить вино из грязного кубка.
— Вот именно! — Жеральда топнула ногой, и глаза ее загорелись лихорадочным блеском. — Попы служат своему богу, а не единой простой правде. Они говорят нам: «Верьте в Ад и вечное проклятие». Иисус был принесен в жертву на кресте, дабы искупить грехи наши, так зачем же тогда нам нужна церковь? И, если до сих пор на нас лежит печать Греха, к чему тогда была жертва? Подобная жестокость не свойственна Богу Света. — Она покачала головой. — О, скажу я вам, нашим сознанием правят подавленность и страх, и, когда мы пытаемся от них освободиться, нас наказывают.
— Ты проповедуешь тем, кто и так тебе сочувствует. — Беатрис успокаивающе положила руку на плечо Жеральды. — Я долго была приверженкой учения катаров и знаю, что Клер происходит из семейства, где привечали «добрых мужей».
Клер что-то невнятно пробормотала в знак согласия. Ее мать часто предоставляла пищу и кров странствующим катарским проповедникам, и все же она не понимала, почему их называют «добрыми мужами», когда среди них так много женщин. От них Клер узнала, что катарский путь к правде — это целомудренная и простая жизнь — молитва, безбрачие и неупотребление в пищу мяса. Заповедям Христа они следовали, но с минимальным соблюдением церковных ритуалов. И не было у них Сына Божьего, а лишь только единый яркий Свет Божественности. Его противоположностью являлся темный Рэкс Мунди — правящий миром сим и его пороками. Его-то и следовало, с точки зрения катаров, в себе подавлять. Лишь самые преданные последователи новой веры принимали последний и самый суровый обет. Но существовали и другие уровни для избравших катарский путь, но тем не менее не решившихся подвергнуть себя аскетическим ограничениям. Некоторые принимали эту веру лишь на смертном одре. Другие приходили к ней, уже подняв собственные семьи и переболев страстями молодости. Клер частенько подумывала, а что было б, если бы она стала «катар перфекти»? Она мечтала об этом точно так же, как ее сверстницы бредили рыцарями в сверкающих латах да ясноглазыми трубадурами. И хоть мечта так и осталась мечтой, но она была настолько близка к яви, что здесь, в компании Жеральды и Беатрис, Клер ощущала ее дыхание.
— Может, еще что почитаешь? — тихонько попросила она. — А то ведь мужчины скоро вернутся.