Ее волосы были туго подвязаны на затылке, глаза покраснели, но оставались сухими.
— Где же твои стихи? — взвизгнула она. — Вся эта болтовня о Гвидионе и Мерлине, которой ты забивал мне голову? Ну же, Вязель, превратись во что-нибудь, околдуй меня, прикуй взглядом к месту. Для тебя это раз плюнуть. — Она сверкнула глазами через плечо. — Роберт, не трать на него время. Он никчемен и опасен. Он засушит твою жизнь ложными мечтаниями. Меня он однажды лишил карьеры, жизни, вдохновения. И убежал, как будто испугавшись.
— Кларисса…
— Не двигайся. — Ее пальцы сжались; с воем, пронизавшим кости Роберта, будто острая боль, лезвие вгрызлось в дерево. — Это мое открытие, мои раскопки. И никто меня не остановит. Мне нужен образец, и я его получу. И только посмейте мне сказать, что я не забочусь о кромлехе.
Зазвонил мобильный телефон. У Максела. Роберт догадался — звонят из больницы. Он оттолкнул Вязеля и подошел к Клариссе.
— Вы убиваете мою сестру, — прошептал он.
Она в изумлении воззрилась на него, но выключила бензопилу. Во внезапной тишине с ненавистью посмотрела на Вязеля.
— Это ты ему сказал? Вот уж не думала, что даже ты можешь пасть так низко.
Вдруг Вязель ожил. За деревьями взошла луна, полная и круглая; ее лучи озарили ему лицо. Он поднырнул под спутанный клубок древесных корней, взял бензопилу, потянул; она неожиданно включилась, и Вязель с криком отскочил, как будто она его поранила.
На темную древесину брызнули капли крови.
— Роберт! — шепотом позвал он. Роберт схватил Клариссу за руку. Она вскрикнула, пила упала, завывая и разбрызгивая мокрую землю.
А снаружи бушевал Максел.
— Роберт! Мы должны идти. Немедленно! Хлое плохо!
— Подержи ее, — сказал Вязель и выпрямился.
— Но моя сестра…
— Подержи ее, говорю. — Он подошел к дереву, положил на него ладони, прошептал какие-то слова — далекие, незнакомые.
Кларисса перестала вырываться.
— Он сошел с ума, — тихо проговорила она. — Ему нет дела ни до тебя, ни до меня. И никогда не было.
Кромлех находился прямо посреди круга лунного света. Лужа, собравшаяся вокруг корней после дождя, отливала серебром. Столбы, высокие и черные, смыкались тенистой стеной над головами у людей, и только мошкара да ночные бабочки нарушали этот вековечный покой.
Вот только дерево росло сверху вниз.
Роберт не мог отвести глаз. Снаружи, на поле, неистовствовал Максел, расталкивал людей, но юноша не мог шелохнуться, потому что у него на глазах дуб уходил всё глубже и глубже. Его бороздчатый ствол позеленел от лишайников, сучья и ветки простерлись в тесноту, в нездешний мир, как отростки исполинского мозга, пронизанные миллионами нервных окончаний; по тонким веткам взбежала и ускользнула ящерица, в гуще корней верещали потревоженные птицы.
Вязель споткнулся, ухватился за дерево, поставил ногу на ветку и начал спуск — но под ним не было земли, не было твердой почвы, только темнота, напитанная холодным густым запахом, дыханием леса.
Через пару шагов он поскользнулся, ослабевшие руки выпустили ветку, голова склонилась на грудь. Роберт оттолкнул Клариссу и подхватил поэта.
— Я падаю, — прошептал Вязель. У него едва хватало сил говорить. — Пусти меня.
— Нет. Я пойду с вами. — Роберт торопливо начал спускаться, помогая Вязелю ставить ноги, опираться руками на ветки.
На бледном лице Вязеля темнели глаза.
— Я не могу тебе позволить…
— Я иду. Иду с вами. Искать Хлою. Пошли! Показывайте дорогу!
Они стали спускаться. Сначала корень за корнем, потом ветка за веткой. По лицу щекотали листья, живые листья. Вокруг сновала мелькала живность. Вязель навалился на Роберта всей тяжестью. Далеко вверху Максел наконец протолкался сквозь толпу, кричал, звал Роберта, но сверху уже не доносилось ни звука, только шелестела листва да шумел ветер. Ветер был могуч, он ревел и бушевал, его порывы раскачивали ветви громадного дерева, и Роберт спускался ему навстречу, нащупывая ногами дупла и развилки, поскальзываясь на лишайниках, уходил всё глубже и глубже в зеленую тенистую мглу, и навстречу ему поднималось густое гнилостное дыхание леса.
В темноту.
В Потусторонний мир.
Одному Богу ведомо, что произошло. Поднялась суматоха; почитатели Котла не пускали нас в кромлех, а Роберт откуда-то кричал мне: «Максел!», но тут зазвонил мобильный телефон, и мне, конечно, пришлось ответить. Звонила сестра Мэри из больницы.
— Святой отец, — сказала она. — Хлое плохо — у нее из руки пошла кровь! — А я понятия не имел, где искать Кэти.
Голос медсестры звучал растерянно. Я сказал ей, что мы едем, и позвонил Кэти.
Когда полиция расчистила подходы к кромлеху, я прорвался внутрь. Роберт исчез. Понятия не имею, где он, но Вязель наверняка с ним.
Если они не попали в полицию, то, видимо, буквально сквозь землю провалились.
От поступи мощного дуба дрожали земля и небо…
Последней береза шла, мудрейшее из деревьев.
Битва деревьев [2]
Третий замок был вращающимся. Постепенно, час за часом, Хлоя пришла к пониманию того, что он поворачивается, очень медленно, как вертится сама Земля. Она не чувствовала этого вращения под ногами, однако если долго стоять у окна, то становилось заметно, что приглушенные краски сумерек медленно катятся над вершинами деревьев.
Она плотнее укуталась в шерстяную шаль. В этом мире небо не менялось. Значит, дело в том, что вращается ее замок.
Она отвернулась от окна, прошлась по длинной темной комнате, пытаясь согреться.
Там, снаружи, грозным войском стояли деревья. Дуб, ясень, вяз. Высокие, сумрачные силуэты. В этом замке не было ставней, так что, если они пойдут в атаку, ему придется что-нибудь придумывать. Сейчас он, видимо, где-то ходил, проверял, заперты ли все двери, поднят ли мост.
Скатертью дорога. Ее до чертиков раздражало, что он без конца суетится, заботясь, чтобы ей было удобно.
Но как здание может поворачиваться?
Рука у нее всё еще болела. Выбираясь из Стеклянного Замка, она ухитрилась пораниться, и кровь из глубокого пореза всё текла и текла. Пробегая вслед за ним через подземный ход, она подумала, не остается ли за ней след из капелек крови; эта мысль навела ее на неожиданную идею.
Сейчас, стоя перед потускневшим зеркалом, она протерла на нем пыль и улыбнулась самой себе.