— Чем платить?
— Сорше? Возможно, тем, что я стану отчасти смертным, а ты обретешь долю бессмертия… Баланс. Обмен. Такова сделка с Соршей.
Ниалл умолк, но его молчание было еще тягостнее хождения взад-вперед.
— Сорша смогла бы сдвинуть внутренние стихии. Мне перешла бы часть твоей смертной природы. Я оказался бы непригодным для трона Темного короля. Иначе говоря, с моих плеч спала бы ноша, которую мне навязал Айриэл. А ты обрел бы часть… моей природы.
— Стало быть, ты будешь в выигрыше. Сбросишь груз, а я — наоборот.
— Нет.
Ниалл подошел к раковине и ополоснул свою чашку.
— Это мой выбор.
— Знал бы ты, сколько людей поломали себе жизнь из-за любви к фэйри. В моей собственной истории полно таких губительных решений.
Ниалл собрался уходить. Вид у него был настороженный, словно он боялся Сета.
— Если ты ошибался, это не значит, что ошибаюсь я.
— Не я, Сет. Люди, чьи жизни я сломал. — Ниалл открыл дверь. — Я не хочу быть причастным к твоей ошибке. Наслаждайся временем, которое у вас с Эш еще есть, или покинь наш мир. Это единственное, что для тебя возможно.
Ниалл ушел. Сет сидел, уставившись на дверь.
«Единственное, что для меня возможно», — мысленно повторил он.
Ни одна из этих возможностей его не устраивала. Но положение было менее безнадежным, чем несколько часов назад. Ниалл оставил ему надежду.
Сорша. Высокая королева. Может быть, она подскажет решение.
Оставалось лишь разыскать Соршу.
Шум снаружи был вполне ожидаемым. Дония ощущала волны тепла, пробивавшиеся к скамье, где она сидела. Напротив нее, на церковных скамьях и на спинках этих скамей, замерли фэйри. Сейчас они походили на смертных, которые пришли на приключенческий фильм и предвкушают захватывающую сцену. Разве что никто не ерзал и не жевал попкорн. Во всем остальном атмосфера в вестибюле дворца Доний очень напоминала кинозал. Саша удалился. Развлечения подобного рода не подходили для его волчьих мозгов. А фэйри, полные молчаливого возбуждения, ждали.
— Я хочу войти внутрь, — уже в третий раз повторил Кинан.
— Я не впущу тебя, пока не получу согласия моей королевы.
Рябинник был исполнен решимости оберегать вход. С такой же решимостью он когда-то выполнял приказ Кинана охранять Донию. Оба помнили, что в свое время Эван принес клятву на верность королю Лета, которого теперь не пропускал внутрь.
— Эван, не заставляй меня применять силу.
Эван не дрогнул, зато Донию пробрала дрожь. Мысль о том, что ее главный защитник может пострадать, наполнила ее страхом. Если бы это не подрывало положения Эвана и ее собственного, Дония велела бы ему отойти в сторону. Но пропустить Кинана, когда она же сама приказала его не впускать? Такое было неприемлемо. Если Дония не собиралась говорить с королем Лета, она могла бы вызвать других стражников на подмогу Эвану. Однако это был бы еще более неприемлемый вариант. Ей нужно с ним поговорить, но Кинан должен понять, что ее двери для него закрыты. Разумеется, Кинан сразу понял оскорбительный смысл этого символического запрета. На охрану дверей поставили одного стражника, причем его бывшего вассала.
Как многое в политике фэйри, это была своеобразная игра.
— Моя королева ясно сказала: тебя не впускать.
Громкий удар и шипение горящего дерева были пугающим, но неизбежным ответом Кинана. Дверь сгорела дотла. Эван обжегся, хотя и не опасно.
«Все могло быть куда хуже», — подумала Дония.
Кинан несколько раз давал Эвану шанс отступить. А мог бы сразу начать с применения силы. Мог даже убить стражника. Однако Кинан не стал этого делать. Его сдержанность тоже была своеобразным подарком Доний.
Кинан переступил через распростертое тело Эвана и взглянул на Донию.
— Я пришел говорить с королевой Зимы.
Рин, одна из кицунэ [9] , метнулась к Эвану. Фэйри-лиса сердито глядела на Кинана сквозь гриву синих волос, однако стоило Эвану схватить ее за руку, как вся враждебность исчезла. Еще несколько кицунэ и фэйри-волков следили за происходящим. Они стояли и сидели: кто на скамье, а кто на корточках. Позы у всех были выжидающие. Они могли бы выступить против короля Лета, но Доний не хотелось, чтобы они тоже пострадали за свою храбрость. Она верила Эвану и соглашалась с ним. Он должен был не пропускать Кинана. Тем не менее Дония знала, что Кинан не станет унижаться и просить, чтобы о нем доложили.
— Что-то не припомню, чтобы я назначала тебе встречу.
Произнеся эти слова, Дония повернулась и пошла в сад. Она знала: Кинан обязательно пойдет вслед за нею. Ей не хотелось выяснять отношения на глазах у придворных или заставлять их страдать от вспышек темперамента Кинана.
Кинан дождался, пока они отойдут подальше. Там он схватил Донию за руку и повернул к себе.
— Зачем? — только и спросил он.
— Она меня достала, — ответила Дония, вырывая свою руку.
— Она тебя достала? — повторил Кинан.
Замешательство и гнев Кинана Дония видела много раз. Очень много раз. Похоже, упрямство Эвана лишь испортило их разговор.
— Она тебя достала, и ты посмела напасть на мою королеву, что равнозначно нападению на мой двор?
— На самом деле это ты меня достал. Она просто добавила досады.
Дония говорила ровным, бесстрастным тоном. Таким же бесстрастным было и ее лицо. Все опасные чувства таились глубоко внутри, в ледяном колодце.
— Ты хочешь, чтобы между нашими дворами началась война?
— В общем-то, нет.
Дония сделала еще шаг. Она разглядывала снег под ногами, словно разговор почти ее не занимал. На мгновение ей подумалось, что эта уловка сработает. Редко, но такие уловки срабатывали.
— Я всего лишь хочу, чтобы ты держался от меня подальше.
Кинан подошел почти вплотную, и решимость Доний начала таять.
— Дон, что случилось?
— Я сделала выбор.
— Решила показать силу своего двора? Побольнее меня задеть?
Из-под ее пальцев тянулись длинные острые льдинки. Кинан лишь взглянул на них, и они растаяли.
Он взял Донию за руку.
— Ты ранила Эш. По-твоему, как я должен к этому отнестись?
— А что ты намерен делать?
Она крепко сжала его руку.
— Простить тебя. Ударить тебя. Попросить больше так не делать. — Кинан печально улыбнулся. — Мой двор… моя королева… это почти все, что у меня есть.