— И с чего вы взяли, что это пассивная мутация?
— Отмечено только три случая.
Он поднимает голову от микроскопа.
— В жизни все идет по алгоритму. Сначала два, потом четыре, потом десять тысяч, а потом эпидемия. Может, заражен каждый, а мы просто не заметили? А если до последней стадии болезнь протекает без симптомов, как у бедняжки Кип?
Ледибой слабо улыбается; у нее чистая кожа, на теле никаких признаков, умирает она не от того же, что и доктор, и все же… Канья невольно отступает назад.
— Да не волнуйтесь, у вас та же болезнь. Жизнь в любом случае заканчивается смертью, — ухмыльнувшись, говорит доктор и продолжает, глядя в микроскоп: — Это не кустарный взлом генов, тут что-то другое. Агрогеновских меток тоже нет. — Потом раздраженно бросает: — Ничего интересного, просто ошибка какого-то идиота. Эта ерунда недостойна моего внимания.
— Значит, все в порядке?
— Случайная болезнь убивает не хуже любой другой.
— Ее можно остановить?
Доктор берет со стола зеленый заплесневевший сухарь.
— Многое из того, что растет, нам полезно, но многое — смертельно опасно. — Он протягивает корочку Канье. — Попробуйте.
Та испуганно отступает. Гиббонс откусывает и предлагает снова.
— Можете мне доверять.
Канья мотает головой, скрывая, что в суеверном страхе молит Пхра Себа об удаче и очищении, представляет его сидящим в позе лотоса, нащупывает пальцами амулеты и убеждает себя не поддаваться на уловки старика.
С хитрым видом доктор продолжает грызть сухарь и сыпать крошками.
— Откусите — обещаю все рассказать.
— Из ваших рук я ничего не приму.
— Ха! Уже приняли! Прививки в детстве помните? А иммунные инъекции? Ешьте. Это — то же самое, только в натуральном виде. Потом еще спасибо скажете.
Канья кивает на микроскоп.
— Что там такое? Вам нужно время на тесты?
— Там-то? Ничего особенного. Банальная мутация, стандартная разновидность. В лабораториях когда-то постоянно наблюдал подобные. Хлам.
— Тогда почему мы раньше таких не видели?
Гиббонс нетерпеливо разъясняет:
— Вы не возитесь со смертью, как мы, не играете с элементами, из которых построена природа. — В глазах старика на секунду вспыхивает увлеченность — страстная, но при этом недобрая, хищная. — Вы понятия не имеете, чего мы только не насоздавали в лабораториях. А эта ерунда моего времени не стоит. Думал, что-то интересное принесли — от доктора Пина, от доктора Реймонда или даже от Махмуда Сонталии. Вот над их задачками интересно голову поломать. — Цинизм ненадолго уступает место задумчивости. — Да, они — настоящие соперники.
«Наша жизнь — в руках игрока», — осеняет Канью. Внезапно капитан понимает, кто такой доктор на самом деле: человек могучего ума, достигший вершин в своей науке, ревнивый к чужой славе любитель состязаний, которому наскучили прежние соперники и который приехал в королевство за интересными задачками. Это как если бы Джайди решил выйти на ринг со связанными руками, желая узнать, сможет ли без них одолеть соперника. «Мы зависим от каприза божества. Он работает на нас ради собственной забавы, но если мы не сможем его увлечь — закроет глаза и впадет в спячку».
Чудовищная мысль. Доктор живет ради игры в эволюционные шахматы на поле размером с весь мир. Это великан, который отбивает атаки других гигантов, прихлопывает их, как мух, и хохочет, ублажая собственное «я». Но все великаны рано или поздно падут, и что тогда делать королевству? Канью пробивает холодный пот.
— Есть еще вопросы?
Она ловит на себе взгляд Гиббонса и спешит отогнать жуткие мысли.
— Значит, вы уверены насчет этой болезни? Знаете, что надо делать? Просто посмотрели и сразу все поняли?
— Не верите, так поступайте как обычно, по учебникам, шагайте прямиком в могилу. Или вырвите проблему с корнем — сожгите весь промышленный квартал. Ваш любимый способ — рубить с плеча — тут поможет. А этот вирус, — доктор машет в сторону микроскопа, — пока не очень жизнеспособен, хотя, конечно, мутирует быстро. Он слишком слаб. К тому же человек для него — не лучшая среда. Чтобы заболеть, его надо втирать в слизистую — в нос, в глаза, в задний проход — куда-нибудь поближе к крови и внутренним органам, туда, где он сможет расти.
— Тогда все в порядке, раз этот вирус не опаснее гепатита и фагана.
— Только в отличие от них может сильно мутировать. И вот что: ищите предприятие с химрезервуарами, с бассейнами, в которых выращивают какие-нибудь организмы, — фабрику «Хайгро» или «Агрогена», завод, где делают пружинщиков, — что-то вроде того.
Глядя на мастиффов, Канья спрашивает:
— Пружинщики способны разносить эту болезнь?
Гиббонс похлопывает одного из псов по спине и отвечает:
— Птицы и млекопитающие — да. Но сперва осмотрите фабрики с такими резервуарами. Будь мы в Японии, я бы в первую очередь подумал на места, где выращивают пружинщиков, но тут источником может быть любое биопроизводство.
— Какие именно пружинщики?
Гиббонс сердито фыркает.
— Да при чем тут «какие»? Дело в контакте с вирусом. Если их растили в зараженных бассейнах, они могут быть переносчиками. К тому же оставите вирус как есть — мутирует и скоро перекинется на людей, и откуда он пришел, уже будет не важно.
— Сколько у нас времени?
— Это вам не период распада урана и не скорость парусника — тут не измеришь. Хорошо его кормите, и он сам научится есть, разводите в сыром городе, забитом людьми, и он расцветет. А стоит ли устраивать панику — решайте сами.
Презрительно скривив губы, Канья выходит из лаборатории. Гиббонс кричит ей вслед:
— Удачи! Сгораю от нетерпения узнать, кого из своих многочисленных врагов вы убьете первым!
Она пропускает язвительные слова мимо ушей и спешит на свежий воздух.
Подходит Кип, вытирая волосы полотенцем.
— Помог вам доктор?
— Он достаточно рассказал.
Ледибой смеется тонким птичьим голоском.
— Я когда-то тоже так думала, но позже поняла: он никогда не говорит всего сразу, самое важное оставляет на потом. Доктор любит общество. — Кип осторожно трогает гостью, замечает, что та заставляет себя не отдергивать руку, и прибавляет с легкой улыбкой: — Вы ему понравились, он захочет увидеть вас снова.
Канью передергивает.
— Должна его огорчить.
Кип глядит на нее большими блестящими глазами.
— Надеюсь, вы не умрете скоро, мне вы тоже понравились.
Покидая жилище Гиббонса, Канья замечает Джайди: тот стоит на берегу, смотрит на прибой, потом, словно почувствовав ее взгляд, поворачивает голову и, улыбнувшись, исчезает в воздухе. Еще один дух, которому некуда идти. Она думает, сможет ли бывший капитан когда-нибудь переродиться или так и будет ее преследовать. Вдруг, если доктор прав, он ждет реинкарнации в теле, которому не страшны эпидемии, в создании, пока не сотворенном? Может, его единственная надежда — обрести жизнь в форме пружинщика?