Скутер делает разворот, замирает, Канья спрыгивает на землю. На золотых узорах Священного столпа играют первые отсветы дня. Кругом уже вовсю продают бархатцы для подношений, среди белоснежных стен разносится пение монахов и музыка танца кхон. Прежде чем она успевает поблагодарить мальчишку, тот уезжает. Один из облагодетельствованных Аккаратом, и скутер ему наверняка достался даром, но в обмен на преданность.
— Ну, и какова же твоя цель, дорогая моя Канья? — любопытствует Джайди.
— Сами знаете. Та самая, какой я поклялась достичь.
— И она тебе по-прежнему нужна?
Канья ничего не отвечает и входит в решетчатую дверь. Даже на рассвете храм забит верующими: люди сидят, склонившись перед статуями Будды и алтарем Пхра Себа, который размерами уступает лишь тому, что стоит в министерстве, преподносят цветы и фрукты, разбрасывают гадальные палочки. Воздух гудит от пения монахов, оберегающих город с помощью молитв, амулетов и сайсина, протянутого к плотинам и насосам. Священная нить подрагивает в сером предутреннем свете, бежит по столбам над улицами от сердца Крунг Тхепа и кольцом обвивает дамбы. Монотонные распевы не умолкают ни на минуту, охраняют Город божественных воплощений от вод, готовых его поглотить.
Канья покупает благовония и пищу для подношений, идет по мраморным ступеням в прохладу внутреннего придела, опускается на колени перед столпами — старым, перенесенным из погибшей Аютии, и новым, побольше, бангкокским. Здесь — начало всех дорог, сердце Крунг Тхепа, дом стерегущих его духов. С порога хорошо видны высокие стены дамбы; Канья понимает, что стоит в нижней части огромной чаши, что город беззащитен, открыт со всех сторон, а это святилище… Она поджигает благовония и почтительно склоняет голову.
— Прийти именно сюда по прихоти министерства торговли — не слишком лицемерно?
— Замолчите, Джайди.
Тот опускается на колени неподалеку.
— Ну, хотя бы фрукты приличные поднесла.
— Замолчите.
Она пробует прочесть молитву, но призрак беспрестанно отвлекает, поэтому спустя минуту Канья встает и выходит из храма. На улице стало светлее и жарче. Наронг уже здесь — прислонился к столбу и наблюдает за кхоном. Стучат барабаны, танцоры старательно изображают своих персонажей, высокие пронзительные голоса перекрывают гудение монахов, выстроившихся у дальнего края двора. Канья подходит ближе.
Наронг предупреждающе поднимает руку:
— Подожди! Дай досмотреть.
Скрывая недовольство, она находит свободное место, садится и смотрит, как разыгрывают историю Рамы [133] .
Наконец Наронг удовлетворенно замечает:
— Неплохо, правда? — Потом показывает на храм и спрашивает: — Подношения уже сделала?
— Вам-то что?
Вокруг много белых кителей, которые тоже пришли с дарами просить о продвижении по службе, о месте поприбыльнее, об удаче в расследованиях и о защите от болезней, с которыми сталкиваются каждый день. Министерству природы этот храм по духу ближе всех остальных, если не считать святилища Пхра Себа, мученика во имя биоразнообразия. Канье неспокойно разговаривать с Наронгом на глазах у сослуживцев, но его это, видимо, мало волнует.
— Мы все любим наш город и будем любить, даже если Аккарат его не убережет, — говорит он.
— Чего вы от меня хотите?
— Какая нетерпеливая. Сперва пройдемся.
Наронг никуда не спешит, будто и не вызывал ее срочно.
— Вы представляете, от чего меня оторвали? — стараясь не показывать злости, спрашивает Канья.
— Вот и расскажешь.
— У меня там деревня, в которой пять трупов, а мы до сих пор не изолировали источник заражения.
— Интересно. Новый цибискоз? — любопытствует он, потом шагает мимо цветочниц к выходу из комплекса и идет дальше.
— Неизвестно. Однако вы оторвали меня от дел. Вам, видимо, приятно, что я, как собачка, прибегаю по первому…
— У нас неприятности, по сравнению которыми твоя деревня — полная ерунда. Погиб человек. Очень высокопоставленный человек. И нам нужна твоя помощь в расследовании.
Канья смеется:
— Я не полицейский.
— А полиция тут и ни при чем. В деле замешана пружинщица.
Она так и замирает на месте.
— Кто?
— Убийца. Полагаем, речь идет о незаконном ввозе существа. Это военная модель. Дергунчик.
— Как такое вообще возможно?
— Вот мы и хотим выяснить. — Наронг пристально глядит на Канью. — А задавать вопросы прямо не можем, поскольку дело забрал генерал Прача — сказал, что это по его части, раз пружинщики в стране под запретом. Будто это — какие-нибудь чеширы или желтобилетники, — говорит он и прибавляет с горькой усмешкой: — Мы связаны по рукам и ногам. Поручаем тебе все выяснить.
— Будет непросто. Расследование веду не я, а Прача не разрешит…
— Он тебе доверяет.
— Доверять мне мою обычную работу и лезть в чужое дело — разные вещи. Это невозможно, — ставит точку Канья и уже хочет уйти, но Наронг хватает ее за руку.
— Нет! Это жизненно необходимо! Нам надо знать все подробности.
Извернувшись, она освобождается от его хватки.
— Зачем? Что в этом деле такого? В Бангкоке каждый день кто-нибудь умирает — тела в компостные кучи на метан выбрасывать не успеваем. Чего ради я должна идти против генерала?
Наронг приближает ее почти вплотную к себе.
— Погиб Сомдет Чаопрайя. Мы потеряли защитника ее королевского величества.
У Каньи подкашиваются ноги. Наронг ставит ее прямо и продолжает настойчиво, яростно убеждать, не умолкая ни на секунду:
— С тех пор как я влез в эту игру, политика стала только грязнее. — Сквозь его улыбку проступает злоба. — Ты — хорошая девушка, Канья. Мы всегда выполняли свои обещания, поэтому ты тут. Будет непросто, знаю. У тебя свои обязательства перед министерством природы, ты молишься Пхра Себу, и это правильно. Для тебя правильно. Но теперь мы требуем твоей помощи. Даже если Аккарат стал тебе неприятен, помощь нужна дворцу.
— Чего вы хотите?
— Нам надо знать, не Прача ли это устроил — слишком уж быстро забрал расследование себе. Нам просто необходимо знать, не он ли направил тот нож. От этого зависит и жизнь твоего начальника, и безопасность дворца. Возможно, генерал хочет что-то утаить. Как знать — вдруг снова применяет против нас те же приемы, что и двенадцатого декабря.
— Невозможно.
— Но очень для него удобно — раз убийство совершил пружинщик, то мы теперь не у дел. — В голосе Наронга вдруг возникает неожиданная напористость. — Мы просто обязаны знать, не министерство ли вырастило пружинщицу. — Он протягивает ей кучу банкнот. Канья изумленно глядит на огромную кипу денег. — Подкупай всех подряд.