Занялось утро. Тимофеев умиротворенно обозрел поле битвы. От фотокамеры осталась одна лишь изысканная внешность. По сути же своей это был уникальный, никем прежде не создававшийся прибор, которому не существовало еще должного критерия оценки. Он был сделан кустарно и, быть может, не слишком изящно – из того, что оказалось под рукой у создателя, и сейчас Тимофеев чувствовал себя древнерусским плотником, который топором, без единого гвоздя, срубил ядерный реактор.
– Назову тебя «гравиполяризатор», – по-отечески ласково прошептал он.
Прибор не возражал.
Затем Тимофеев повалился на диван и проспал десять часов кряду, включая утренние лекции в университете, обед и свидание с девушкой Светой.
Было пасмурно, над городом плыла серая пелена дождя, когда Тимофеев с камерой наперевес ворвался в общежитие, где обитали студенты-историки. Все сметая на своем пути, он устремился в читальную комнату, на пороге которой и встретила его привлеченная шумом в коридоре Света.
– Между прочим, на свидание обычно опаздывают девушки, – ледяным голосом сказала она.
– Да, но я сделал гравиполяризатор, – произнес Тимофеев, преданно глядя на Свету, и протянул ей камеру.
Любопытство без труда одержало верх над гордостью, и Света заинтересованно спросила:
– А что он умеет?
– Чудеса! – без ложной скромности объявил Тимофеев. – Как известно, все материальные тела притягиваются друг к другу. Бутерброд, к примеру, притягивается к центру Земли и, встречая на своем пути к нему пол, становиться пыльным и несъедобным. Но если изменить знак у сил взаимодействия, то тела станут взаимно отталкиваться, и бутерброд ни за что не полетит на пол!
– И эта штука способна изменить знак? – восторженно спросила Света.
– Да! Понимаешь, поле тяготения состоит из маленьких штучек, и чтобы поляризовать их как заблагорассудится, надо на каждой из них нарисовать маленький крестик или стереть его, если он там уже есть. Это первый в мире гравиполяризатор. Где бы раздобыть бутерброд с маслом?..
– Найдем, – уверенно сказала Света и направилась в сторону своей комнаты, неся прибор на вытянутых руках.
Тимофеев чувствовал себя на вершине блаженства. Он еще раз доказал, что для подлинного народного умельца нет неосуществимого. Особенно если его рукой движут настоящие, большие чувства… Он шел рядом со Светой, приноравливаясь к ее осторожной поступи, хотя ничего ему так не хотелось, как взлететь или по меньшей мере побежать. Он буквально лучился от счастья.
Из-за поворота вышел Дима Камикадзе, красавец и атлет. Когда он вставал в дверном проеме, там больше не оставалось пустот. Дима защищал честь университета на всяких областных соревнованиях, а в свободное время в нем учился. На плече у Димы покоилась двухпудовая гиря. Он увидел Свету и улыбнулся ей, как умел это делать, хотя и предполагал, что Тимофееву не понравится такая улыбка.
Едва только дрогнули усы на бронзовом лице Димы, как внезапно встрепенулась и зажила самостоятельной жизнью фотокамера. Раздался щелчок с оттяжкой, как бывает при съемке с большой выдержкой. По коридору пронесся зябкий ветерок.
– Ничего не трогай! – завопил Тимофеев и сбоку вцепился в гравиполяризатор.
– Вах! – сказал Дима, и лицо его приняло обиженное выражение.
С замиранием сердец Тимофеев и Света увидели, как гиря из черного, местами облезшего от частого употребления чугуна всплыла над необъятным плечом Димы, сильно напоминая своим поведением воздушный шарик.
– Действует! – возликовала Света.
– Еще бы, – слегка озабоченно отозвался Тимофеев. – Фирма веников не вяжет. Зачем ты это сделала?
– Я? – изумилась девушка. – Оно у тебя само щелкает!
Тимофеев перевел отягощенный подозрениями взгляд на фотокамеру.
Между тем Дима попробовал водворить расшалившуюся гирю на место, но ему противостояла непреодолимая отталкивающая сила, шедшая из надежно укрытого в земных недрах центра всеобщей тяжести. Намертво согнув на чугунной дужке пальцы, Дима вознесся к потолку. Он растопырил ноги в тренировочных брюках и стал похож на лубочного висельника.
– Помогите, – потерянно сказал Дима.
Экспериментаторы бросились наутек, с обеих сторон поддерживая прибор. Не сделав и десятка шагов, они врезались во второкурсника по имени Лелик Сегал, выскочившего на окрепшие призывы Димы. Лелик был одет в иностранные джинсы, приобретенные на нетрудовые доходы, а также в нательный крестик, заполученный неправедными путями у верующей бабушки по материнской линии. Гравиполяризатор шевельнул объективом, словно гончая, унюхавшая добычу, в результате чего Леликовы джинсы были поляризованы и неудержимо взмыли штанинами в небеса.
Наблюдать последствия парочка не стала. За их спинами раздался грохот, сопровождаемый немужским визгом. Очевидно, Лелик лишился наиболее существенной части своего убранства.
– Света, – как можно более убедительно произнес на бегу Тимофеев. – Светик… Отдай мне его. Он ведет себя, как… как…
– Ведет себя?! – переспросила девушка растерянно. – А ты думаешь, тебя он послушает?
– Пусть попробует не послушать, – обещающе проговорил Тимофеев. – Я из него обратно фотоаппарат сделаю.
Но прибор, вероятно, решил извлечь максимум впечатлений из окружающей обстановки. Он хищно щелкнул затвором и поляризовал соленый огурец на вилке у вышедшего наводить порядок коменданта. Строго взглянув на воровато озирающихся Тимофеева и Свету, комендант укусил огурец, взращенный в университетском парнике и засоленный в похищенном из химлаборатории термостате, разжевал и проглотил. Съеденное, однако, по-прежнему не ладило с земным тяготением и тотчас же рвануло ввысь. Комендант внезапно испытал то чувство, какое настигает пассажиров самолета, падающего в бездонную воздушную яму, и поспешно самоустранился в туалет.
Света захлопнула дверь комнаты и повернула ключ на два оборота.
– Ой, что будет! – ужаснулась она.
– Ерунда, – беспечно сказал Тимофеев. – Штаны поляризуем назад…
– Только не увлекайся, – предостерегла Света. – А то они спадать будут.
– Гирю я тоже угомоню. Если Дима захочет, могу даже десятипудовой сделать. Но кто-нибудь способен объяснить мне, что же произошло?
– Ну нетушки, – возразила Света. – Сам изобрел, сам и объясняй.
Тимофеев отложил удовлетворенную содеянным фотокамеру подальше от себя и призадумался.
– Что-то неладно, – сказал он. – Что-то не связалось у Штирлица. Когда я собирал схему, то рассчитывал с ее помощью разделаться с гравитацией.
– Нет, Витенька, – поправила Света. – С законом бутерброда. Иначе говоря, с законом подлости.
– Вот так всегда! – огорчился Тимофеев. – Делал одно, а вышло другое… Не знаю, каким образом, но эта вещь получилась далеко не простая.