Антония кивнула:
– Благодарю, милорд. С вашего позволения, я приступлю прямо сейчас.
И она приготовилась идти.
– Может быть, после того, как вы закончите, мы прогуляемся по скверу?
Антония заколебалась. Мысль прогуляться на свежем воздухе показалась соблазнительной, но она представила, как они в напряженном молчании описывают круги по аллее, и этого ей хватило, чтобы раздумать.
– Мы с Генриеттой собирались на чаепитие к леди Кэти, а потом думали заехать на вечеринку к миссис Мелком.
Эта неуклюжая отговорка словно повисла в воздухе. Натянутое хладнокровие Антонии вот-вот даст трещину. Напряжение усиливалось, замораживая все вокруг. Тогда с присущим ему изяществом Филипп поклонился своей обиженной красавице:
– В таком случае увидимся вечером, дорогая.
Последние слова Филиппа окончательно лишили Антонию спокойствия. Меньше всего ей хотелось оставаться с ним вечером наедине. Она даже не рискнула отобедать с ним за одним столом и попросила принести поднос ей в комнату под предлогом головной боли.
Сидя в одиночестве во главе огромного стола, Филипп погрузился в мрачные раздумья, бросая тяжелые взгляды на пустой стул напротив. На противоположном конце стола Генриетта и Джеффри что-то увлеченно обсуждали.
– Не могу сказать, что так уж верю в новомодные веяния, но в данном случае не могу и согласиться с Мередит Тайсхерст. – Генриетта отодвинула суповую тарелку. – По крайней мере, за этим мистером Фортескью не замечено ничего сомнительного?
– Сомнительного? – нахмурился Джеффри. – Мне ничего такого неизвестно. По моим впечатлениям, это вполне славный парень. Правит двухколесным экипажем с парой отличных гнедых.
Генриетта озадаченно сдвинула брови:
– Я вовсе не об этом. – Она подняла голову и взглянула через стол. – Рутвен, а вам известно что-либо, свидетельствующее не в пользу мистера Фортескью?
Услышав свое имя, Филипп резко вышел из задумчивости:
– Фортескью?
Генриетта укоризненно посмотрела на него:
– Мистер Генри Фортескью – поклонник мисс Даллинг. Должна заметить, Филипп, что не слишком одобряю то, как Мередит Тайсхерст обходится со своей племянницей. И с маркизом, но тот, в конце концов, мужчина и, надо думать, вполне способен позаботиться о себе сам.
Филипп вспомнил настойчивую маркизу Хаммерсли и подумал, что последнее замечание Генриетты едва ли верно.
– Лично я не слышал ничего плохого о мистере Фортескью, а то, что слышал, – скорее говорит о том, что он вполне приемлемая и даже завидная партия.
Сделав это заявление, Филипп взял бокал с вином. Пока он потягивал тягучий напиток, сомнения и тревоги Генриетты, как и предсказуемо прямолинейные заявления Джеффри, проплывали мимо его ушей. Их негласный союз и зарождающийся план помешать матримониальным замыслам графини никак не отпечатались в его мозгу.
В конце обеда Филипп даже не мог вспомнить, ел ли он что-нибудь. Да ему и было все равно – аппетит у барона начисто пропал.
Но когда все они собрались в холле, готовясь ехать к леди Арбетнот, он вдруг встрепенулся и вкрадчиво взглянул на Генриетту:
– Вы ведь заглянете к Антонии перед нашим уходом?
– А зачем? – удивилась Генриетта. – Она же ничем серьезно не больна.
– Я подумал, – мягко продолжил Рутвен, – может, вы захотите убедиться, что у нее и в самом деле легкое недомогание, а не что-то более серьезное. В конце концов, она ведь ваша подопечная.
– Да ну, – небрежно махнула рукой Генриетта. – Ее нездоровье – это всего лишь результат чересчур большого усердия. – И добавила, покосившись на него: – Не забывайте, что Антония, по сути, деревенская девушка. Она вполне способна приноровиться к городским условиям, но последние недели мы вели слишком уж разгульный образ жизни. Ей требуется немного времени, чтобы восстановить силы. – Она по-матерински похлопала его по руке и, властно кивнув Джеффри, заковыляла к выходу.
Помедлив, Филипп с каменным лицом последовал за ней.
От леди Арбетнот вернулись до полуночи – Генриетта, слава богу, не выказала желания посетить еще кого-либо. Они с Джеффри принялись о чем-то с заговорщицким видом совещаться на ступеньках, а Филипп хмуро прошел в библиотеку. Поймав выразительный взгляд Карринга, он решительно захлопнул дверь.
Помедлив, подошел к буфету и налил себе полный бокал бренди. Покачивая его в руках, барон опустился в кресло слева от камина и принялся маленькими глотками отпивать превосходный напиток, тоскливо глядя на пустующее кресло напротив. Прошлой ночью он часами мерил шагами каминный коврик, весь охваченный бессильным, совершенно несвойственным ему гневом. Сегодня гнев смягчился под влиянием растущей тревоги.
Антония явно его избегала, а Карринг все косился на него с холодным неодобрением. Филипп ледяным взглядом впился в кресло напротив. Он ни в чем не виноват! Антония должна была верить ему! Юным барышням положено доверять своим будущим мужьям! Тем более раз она его любит…
Филипп оборвал себя. В одно мгновение его мир покачнулся – но он тут же нетерпеливо фыркнул.
Он, несомненно, понимал, что Антония его любит. Он не мог ошибаться! Рутвен знал это уже на протяжении восьми лет. Именно любовь светилась в мечтательном, пылком выражении ее зеленых глаз. Он долго не отвечал на эту любовь, но все же был совершенно уверен в ней.
Филипп позволил этой мысли согреть себя. Он отпил большой глоток бренди и сурово посмотрел в тлеющий огонь.
Если она любит, то обязана ему доверять. Должна быть больше в нем уверена. Должна иметь достаточно мужества для этого.
Тут его мысли споткнулись – у Антонии и так мужества в избытке. Она бесстрашно управляется с лошадьми, спокойно вынесла восемь лет полной изоляции и громкий дебют в высшем свете, к которому ее совершенно не готовили. В ее мужестве невозможно сомневаться. Так почему она и в этой ситуации не может прямо взглянуть ему в лицо, почему с такой готовностью сделала поспешные выводы и отступила, не дав ему возможности объясниться?
Почему не верит ему, как он верит ей?
Филипп поморгал, поморщился и сделал еще глоток.
Он признался, что очарован, по-настоящему увлечен ею. Она знает, что желанна. Разве не естественно предположить, что такая разумная женщина сделает правильные заключения?
Он беспокойно заерзал в кресле. Часы в углу неустанно тикали, и когда пробил час ночи, он допил свой бокал и поднялся.
Дольше так продолжаться не может. Страдание, которое он утром увидел в ее глазах, отпечаталось в его мозгу. Ее боль легла ему на сердце свинцовым грузом. Что ж, если она нуждается в клятвенных заверениях, она их получит!
Он поговорит с ней по душам и утрясет проблему.
Но он забыл, какая она прилежная ученица. Несмотря на все его старания, случай поговорить с Антонией наедине представился только на следующий вечер, на балу у леди Гаррис, во время первого вальса. Прикоснувшись к ней, Филипп почувствовал, как она дрожит. Но он крепче обнял ее и увлек вслед за другими кружащимися парами.