Утренний холодный ветер овеял лицо Фионы. Полная луна освещала двор лучше, чем можно было ожидать. Приподняв подол платья, Фиона побежала, держась как можно ближе к стене дома, чтобы не увидела стража.
У конюшен она перевела дыхание. Неожиданный звук шагов чуть было не свел ее с ума. Едва сдерживая крик, она прижалась спиной к дверям и подождала.
Шаги становились слышны все отчетливее, и сердце Фионы застучало так сильно, что, казалось, его звук был слышен в любом уголке двора. Она вглядывалась в темноту, пытаясь решить, в какую сторону бежать, если кто-то появится.
Но звук шагов неожиданно прекратился. Фиона осторожно выглянула за угол. Никого. Кругом было пусто — ни стражи, никого вообще.
«Бежать!» Это был шанс, и нужно им воспользоваться! Но Фиону словно парализовало. Поддавшись панике, она разнервничалась. Только не это! Сосчитав до десяти, чтобы успокоиться, Фиона бросилась через двор к часовне.
Она готовилась услышать крики, приказ остановиться, громкий шум погони, но было по-прежнему тихо. В ушах стучало, сердце бешено колотилось. Фиона проскользнула в церковь, пожалев, что внутри не было засова, чтобы она могла запереться. Оказавшись внутри, она вздохнула с облегчением, хотя знала, что это только начало пути — ей еще предстояло миновать стражу, охраняющую ворота.
Ожидая прихода Фионы, отец Нил зажег две свечи. Они освещали лишь небольшое пространство, чтобы Фиона могла двигаться, не натыкаясь на предметы, и вместе с тем свет не должен быть заметен снаружи.
От напряжения пот выступил на лбу и верхней губе Фионы. Как они и договаривались, священник ждал ее, мирно посапывая на деревянной скамье. Фиона остановилась возле него, удивившись его способности так сладко спать на неудобном жестком сиденье.
— Отец Нил!
Громкий шепот разбудил священника. Он сел, чуть было не стукнувшись головой о ее подбородок.
— Леди Фиона, вы здесь!
— Да, как мы и договаривались.
Священник поднял на нее глаза. Фиона очень хорошо знала, что несмотря на этот сонный взгляд, отец Нил был человеком весьма острым и проницательным. Он дважды пытался — безуспешно — отговорить Фиону от того, что она задумала, и лишь после того, как понял, что ее не удержать, предложил ей свою помощь.
— Ваши вещи здесь, под скамейкой, миледи, — сказал священник.
Фиона взяла небольшую котомку с одеждой, которую она заранее собрала и отдала отцу Нилу спрятать, и повесила ее через плечо. Фиона взяла с собой только самое необходимое, оставив и голубое шелковое платье, и флакончик духов, который Гэвин купил для нее на ярмарке. Эти вещи там, где она будет жить, не пригодятся, а станут лишь жестоким воспоминанием о том, что могло бы произойти, сложись обстоятельства по-другому.
— Мне надо спешить. Вы не могли бы позвать Спенсера?
Отец Нил нахмурился:
— Вы уверены, что это не опасно? Мальчики спят в большом зале. Я постараюсь не шуметь, но меня могут увидеть, а ваш отъезд подвергнется дополнительному риску.
— Я знаю, но я не в силах уехать, не обняв сына в последний раз.
Священник, неохотно кивнув, ушел. Пока Фиона ждала, нервно расхаживая по проходу, она думала о том, что отец Нил прав. Встреча со Спенсером могла сорвать весь план, но Фиона ни за что не хотела уйти, не попрощавшись с мальчиком.
Привязанность Спенсера к графу и к вновь обретенным друзьям неожиданно для Фионы оказалась глубокой. У нее не было разрешения графа покидать замок, но она твердо решила уехать, даже зная, что это поставит перед Спенсером проблему выбора.
Время отсутствия отца Нила показалось Фионе вечностью. Наконец в дверях церкви появился зевающий Спенсер, которого отец Нил вел за плечо.
— Мама? — с удивлением в голосе пробормотал юноша.
— Здравствуй, Спенсер. — Фиона заставила себя улыбнуться. — Извини, что разбудила тебя в такую рань, но я попросила отца Нила привести тебя сюда, чтобы попрощаться. Я уезжаю. Очень скоро. И не вернусь.
Спенсер был явно ошарашен, и на глаза Фионы навернулись слезы. Неужели она недостаточно хорошо продумала, как сын воспримет ее решение? Может, почувствует себя брошенным?
— Почему ты уезжаешь?
Правильный вопрос, но как на него ответить честно? Крепко зажмурившись и приложив ладонь ко лбу, Фиона сказала:
— Я знаю, что ты этого пока не поймешь, но прошу довериться мне. Так будет лучше.
— Если ты должна уехать, я поеду с тобой.
— Ах, дорогой. Ничего не сделало бы меня счастливее, чем твое присутствие рядом! Но пока будет лучше, если ты останешься здесь и продолжишь свои тренировки.
— Куда ты едешь?
— В какое-нибудь безопасное место, — туманно ответила Фиона, понимая, что для сына будет лучше ничего не знать. Это на тот случай, если Гэвин начнет у него допытываться, где Фиона, а такое более чем вероятно. Спенсер ответит, что ничего не знает, и скажет правду.
— Я все подготовил, — добавил отец Нил. — Не беспокойся, сынок.
Спенсер смотрел то на мать, то на священника, явно ничего не понимая. Надо сказать ему больше, подумала Фиона, иначе он никогда не примет ее решения. Но что она может сказать?
— Я хочу поступить разумно и уехать, пока мое пребывание здесь никому не в тягость, — пояснила она. Предложение стать любовницей графа было самым неразумным решением в ее жизни, но исправлять эту ошибку уже слишком поздно.
— Граф попросил тебя об этом?
— Нет, нет. Он слишком благороден и великодушен, но его доброта не дает мне право пользоваться его гостеприимством так долго. Ты понимаешь?
По напряженному лицу Спенсера Фиона поняла, что он ее не понимает, но осталось слишком мало драгоценного времени, чтобы сказать больше. Фиона обняла сына. Спенсер отнесся к крепкому объятию и нежному поцелую в щеку с мужской бравадой, но когда мать постаралась отстраниться, он еще крепче прижался к ней. Сердце Фионы растаяло.
— Я буду скучать по тебе, мама.
Фиона не смогла скрыть улыбки. Спенсер был хорошим мальчиком, добрым и отзывчивым. Она посмотрела в родное, любимое лицо сына. А уж как она будет скучать по нему!
Не удержавшись, Фиона снова обхватила Спенсера за плечи, и они еще долго стояли молча, обнявшись. На какой-то момент ей показалось, что он тот же маленький мальчик, который всегда любил ее и восхищался ею. Она воспитала его как своего сына, и он всегда обращался к ней, когда ему было больно, или он заболевал, или его кто-то обидел.
Тыльной стороной ладони Фиона вытерла выступившие на глаза слезы и вдруг заколебалась. Совесть боролась в ней с первозданным материнским инстинктом. Не слишком ли юн Спенсер, чтобы остаться одному? Может, проглотить свою гордость, пожертвовать ради него своим разбитым сердцем и остаться?
Фиона прижимала к себе сына и чувствовала, как он гладит ее по плечу, успокаивая. Этот жест говорил о том, что он повзрослел, стал молодым человеком, который осознает свою ответственность. Это дало ей силу укрепиться в правильности своего решения.