Вот приснится же такая пакость и ходишь потом, как мешком ударенный. И откуда интересно, из каких глубин подсознания вытащила память такой антураж? Наверняка из какого-то мельком увиденного фильма.
Арсений поежился, зарываясь глубже под одеяло, все-таки прохладновато тут, на высоте, и ошеломленно замер. Даже сердце как будто притормозило, пропустило один такт.
Спокойно, не нужно паниковать, сам же всегда смеялся над фильмами, в которых здоровый мужик, обнаружив нечто странное в своем доме или авто, начинает визжать диким поросенком. Или наоборот, смело лезет потрогать зубы очередной гигантской твари.
Вполне возможно, что он сам сделал что-то такое, что теперь, спросонья, кажется неправильным. Вот не нужно было устраивать себе праздничный ужин по поводу начала новой жизни. Хотя и выпил-то он совсем немного, грамм сто пятьдесят коньячку, и закусил неплохо. Опробуя плиту, сварил десяток нечищеных картох, и пару толстых сарделек. А еще нарезал огурцов и лука, открыл упаковку селедочки в масле… нет, ужин был вполне достаточным, там еще даже осталось что-то.
При воспоминании об остывших картошках и затерявшейся на дне пластиковой коробочки селедке в желудке Арсения заскреблись голоднючие звери, а рот наполнился жадной слюной.
Гляди, какой аппетит-то наработал, саркастично ухмыльнулся Арсений, и решительно взялся за край одеяла, отказывать себе в такой малости он не привык.
Где же тут свет-то включается, вспомнить бы… еще цеплялось за обыденные заботы упрямое сознание, а интуиция уже взвыла, испуганно забившись куда-то под солнечное сплетение.
Потому что мгновенно сопоставила тактильные ощущения от прикосновения к сатину нового пододеяльника, самолично напяленного с вечера на казенное, слегка засаленное одеяло, и восхищение пальцев, схвативших что-то пушистое.
Может, котенок приблудился? Или крыса обнаглела? А может…
Не может, — обозлился Арсений, пора признаться, что просто пытается обмануть себя самого. Мягкое и пушистое ощущается не только подушечками пальцев, давно потерявших жесткие нашлепки мозолей, но и ступнями, коленками, локтями. Значит — одеяло не его. И тогда возникает два вопроса, откуда оно взялось, и чем ему появление этого одеяла грозит?
Мочевой пузырь напомнил, что у внезапного страха, кроме неприятного ощущения, бывают и неприятные побочные эффекты. И значит, вылезать из-под этого странного одеяла все-таки придется.
Арсений решительно отбросил подозрительное покрывало и сел.
Вот как ему повезло, что в солдатской казарме досталась нижняя койка, и привычка садиться осторожно так и осталась. Иначе разбил бы лоб, потолок неожиданно оказался слишком близко. Арсений снова лег, и осторожно ощупал непредвиденное обстоятельство. Вроде как доски, причем толстые, звук от удара костяшками глухой.
Интересно, а что внизу? Арсений хотел было сунуть руку вбок, но вспомнил те самые фильмы и едко фыркнул. Действительно, натуральный идиотизм, сразу совать везде пальцы. А как же положено поступать в таких случаях, если не можешь представить, где ты находишься? Первым делом, прежде чем вставать, неплохо бы все внимательно рассмотреть, но для этого нужен свет. А чтобы найти свет, нужно встать с постели.
Круг замкнулся.
Арсений злобно скрежетнул зубами, и в ответ на этот скрежет где-то неподалеку раздался сладкий зевок. Совсем рядом кто-то зашевелился, затопал, лицо Арсения обдало холодным ветерком, мелькнул и пропал тусклый луч света и что-то мягко чмокнуло.
Если судить по ощущениям, тут кто-то был. И этот кто-то только что ушел.
Вопрос, почему он это сделал?
Не понравился скрежет зубов Арсения? Или просто ему так захотелось?
И что теперь делать, радоваться, что он… оно ушло, или горевать?
Долго думать Арсению не пришлось, снова возник свет, на этот раз более яркий, и сразу стало понятно, что это открылась дверь. А в нее торопливо скользнул довольно крупный субъект с незамысловатым каганцом в руках.
Арсений так и впился глазами в вошедшего, даже дыханье затаил, стараясь не упустить ни единой мелочи.
Сначала лицо, это всегда главное.
Ну… лицо, как лицо, деревенское такое, круглощекое и румяное со сна. Короткие, словно обгрызенные волосы цвета пшеничной соломы, брови чуть темнее, глаза ярко-голубые, редкий цвет. Сам высокий, метр восемьдесят пять, не меньше, Арсений и сам такой, привык определять на глаз. Плечи широкие, руки мускулистые, с неожиданно мелковатой кистью. Одет в штаны и рубаху без ворота из странной грубой ткани, вызывающей сильное подозренье, что это не нормальная одежда, а какой-то маскарадный костюм под старину.
Вошедший отвел от себя светильник, тени легли по-другому и тут Арсений испытал настоящий шок.
Этот мужик был вовсе не мужиком, а женщиной! Нет, не женщиной, а ЖЕНЩИНОЙ!!!
Больше всего похожей на бывшую баскетболистку, отъевшую на деревенской сметане торс и подкачавшей плечи, а если короче, просто на гренадершу.
Она поставила на грубый столик свой светильник и что-то сказала, показывая на пол. Не по-русски сказала.
Арсений осторожно сел, спустил босые ноги на брошенные у постели меховые сапожки и откинул одеяло.
— Кудрить! — Озадаченно вырвалось у него при виде собственных ног.
Нет, ноги были на месте, как и всё остальное, но вот прикрыты они были подолом такой же грубой рубахи, как и одежда на хозяйке этого помещения.
Что делать, пришлось с досадой признать, что это вовсе не домик метеостанции.
Разумеется, против рубахи Арсений ничего не имел, в комнате было довольно-таки прохладно, так ведь кроме нее больше ничего и не было!
— …… — повторила гренадерша, важно показывая на пол.
Арсений сунул ноги в сапожки, встал, сердито фыркнул, обнаружив, что рубаха повисла ниже колен, и нагнул голову, рассматривая, что же такое ему пытаются показать.
По полу, отделяя одну половину комнаты от другой, была проведена чем-то сероватым четкая граница, а рядом с ней светлело несколько странных знаков. Их вид вызвал в животе Арсения неприятный холодок, сразу вспомнился ночной кошмар и махровым цветом расцвели ужасающие подозрения.
Староверы. Или свидетели чего-то там, Арсений в этих делах совсем не разбирался, но точно помнил всякие жуткие статейки, мелькавшие иногда в популярных газетках.
Про украденных и задуренных детей, про оргии и наоборот, строгие запреты на все связанное с сексом, вплоть до … ох, ты ж, ёлки!
Тут Арсений перепугался по-настоящему, вспомнив боль от кинжала, схватился за руку, еще помнившую пронзивший ее раскаленный огонь и обмер. Руку обхватывала мягкая повязка и от прикосновения боль стала сильнее.
Вот же гады! А что ещё они с ним сделали? Совершенно бессознательно рука метнулась вниз, проверить… не додумались ли сектанты покуситься на самое дорогое?