— Ты любишь его, — догадавшись, сказал он.

— Ты любишь его? — поразившись, переспросил Рашид.

— Да, я люблю его, — тихо сказала Хадасса. — Полюбила его еще до арены. И люблю до сих пор. И буду любить всю жизнь.

Александр отвернулся, ее слова отозвались в нем болью.

Рашид убрал с плеча ее руку и отступил назад. Он посмотрел на нее, и в его темных глазах отразилось презрение.

— Только глупая женщина способна любить мужчину, который пытался ее убить!

— Марк не хотел моей смерти. Убить меня хотела Юлия.

— Та женщина, которой ты служишь, — все так же презрительно сказал Рашид.

— Да, — ответила Хадасса.

— Как же ты можешь? — воскликнул Рашид, возмущенный тем, что Хадассе пришлось пережить, и тем, что она после этого даже не стремится отомстить своим убийцам.

— Могу, потому что точно так же нас полюбил Христос. Когда мы были еще грешниками, Он умер за нас, чтобы мы могли спастись. Так как же я могу кому-то мстить?

— Ты сейчас говоришь о другой любви.

— Я говорю и о любви женщины к мужчине, Рашид, — сказала она, — Прошу тебя. Не делай ничего с Марком Валерианом.

Александр стоял в дальнем углу комнаты.

— Делай так, как просит тебя Хадасса, Рашид, — спокойно сказал он, глядя на город. — И пусть Бог Сам вершит Свою месть.

Рашид повернулся к нему, и кровь воина стучала в его жилах.

— Но разве не ты говорил мне, что я должен ее защищать?

Александр обернулся.

— Ты прекрасно знаешь, как и я, что Бог уже совершил Свою волю в жизни матери и дочери этой семьи. Можешь не сомневаться, Рашид, что и сын находится в руках Бога.

Рашид стоял молча, глаза его оставались загадочными.

Хадасса снова подошла к нему.

— Прошу тебя, мой друг, — прошептала она. — Обещай мне.

Рашид откинул с ее лица покрывало и всмотрелся в ее шрамы.

— Ты просишь милости для тех, кто так поступил с тобой?

Она покраснела.

— Да.

Он отдернул руку от покрывала, будто оно обожгло его.

— Да ты просто с ума сошла!

— Может быть, но все равно обещай мне, Рашид. Я знаю, если ты что-то обещаешь, ты всегда держишь свое слово.

Ее доверительные и спокойные слова привели его в замешательство. Он посмотрел на Александра и увидел в его глазах глубокую печаль. Александр понял, что совершенно не знает его. Лицо Рашида снова стало каменным, когда он опустил голову и посмотрел на эту хрупкую женщину, которая стояла перед ним, искалеченная, изуродованная шрамами. Ее взгляд был ясным и уверенным. И сердце у него, помимо его воли, смягчилось. Неважно, что он ее никогда не понимал. Важно то, что она его понимает.

— Обещаю тебе, что не подниму руку на Марка Валериана, пока он не поднимет на тебя свою.

Хадасса взяла его за руку.

— Я бы хотела услышать от тебя больше, но и этого достаточно. — Она улыбнулась, в ее глазах отразились доброта и любовь. — Бог наставит тебя на Свой путь, мой друг. — Она снова закрыла лицо покрывалом.

Александр дал ей травы, необходимые для лечения раны Марка. Он сказал, что, перед тем как приложить травы и перевязать, рану нужно прижечь.

— Может быть, мне пойти с тобой?

— Не надо, я знаю, что делать.

Александр проводил ее до паланкина и помог ей усесться.

— Береги себя, — сказал он, беспокоясь за нее. Хадасса взяла его руку и приложила к своей закрытой щеке. Когда она уселась, он закрыл паланкин и отошел в сторону. Рабы подняли ее и понесли. Никогда еще в своей жизни Александр не чувствовал себя так одиноко.

Увидев, как Рашид чистит свой нож, Александр спросил:

— Ты сдержишь свое слово?

Рука Рашида застыла. Он медленно поднял голову и посмотрел на Александра. У Александра все похолодело внутри от темной глубины его глаз. Не сказав ни слова, Рашид снова склонился над своим ножом.

44

— Где она? — спросила Юлия, неприятно удивившись, когда на ее зов к ней вместо Азари пришла Лавиния.

— Она ушла из дома, моя госпожа. И не сказала, куда.

— Она вернется?

— Она не сказала, моя госпожа.

— О боги, ты вообще знаешь хоть что-нибудь? Что случилось, что она оставила меня?

— На твоего брата напали, моя госпожа.

Глаза Юлии округлились от страха.

— Напали?! — Она попыталась встать, но голова у нее закружилась, и она снова упала на диван, приложив дрожащую руку ко лбу.

— С ним все будет хорошо, моя госпожа. Не надо так пугаться.

— Как мне не пугаться? Кто посмел напасть на моего брата?

— Он сказал, что какой-то араб, моя госпожа.

— Марк знает, как его зовут?

— Думаю, что нет.

Юлии хотелось пойти к Марку, чтобы самой убедиться в том, что с ним все в порядке, но у нее сильно кружилась голова. Но даже если бы она и могла пойти к нему, он не пустил бы ее к себе.

— Азарь сказала, что не оставит меня, — печально сказала она.

— Я уверена, что она вернется, моя госпожа, — Лавиния поправила ей постель. — Наверное, она ушла за врачом.

— Намочи платок, — сказала ей Юлия, — у меня болит голова.

Лавиния опустила чистый платок в сосуд с водой, отжала его и осторожно приложила его ко лбу и глазам Юлии.

— Иди, посмотри, может, что-то еще узнаешь, — сказала ей Юлия, махнув рукой.

Когда прошло несколько минут, а Лавиния так и не вернулась, Юлия забеспокоилась. Она отложила влажный платок в сторону и медленно села, крепко держась за край постели, пока не перестала кружиться голова. Потом она встала и, шатаясь, направилась к двери. В доме стояла тишина. Может быть, рана Марка оказалась гораздо серьезнее, по сравнению с тем, что говорила Лавиния? Может быть, Марк вообще умер?

Юлия вышла в коридор. Она тяжело привалилась к стене. Мрамор был холодным. Ей захотелось закутаться в свою шаль, но она не могла тратить силы на то, чтобы вернуться за ней в свои покои. Надо выяснить, что с Марком.

Скользя рукой по стене, Юлия шатающейся походкой стала спускаться по коридору к покоям Марка. Она услышала голоса. Дойдя до двери, она заглянула в комнату. Юлий склонился над постелью. Потом она увидела слегка приподнятую ногу Марка. На полу лежала окровавленная туника Марка.

— Тебя серьезно ранили? — спросила она дрожащим голосом. Собрав все оставшиеся силы, она вошла в комнату.

Марк увидел Юлию, стоящую в дверях его спальни. Было заметно, что она поднялась с постели, потому что одета она была в потрепанное одеяние, которое едва скрывало ее исхудалое тело. Непричесанные темные волосы обрамляли бледное лицо. Она тряслась то ли от страха, то ли от слабости — он определить не мог.