Он наклонился к Фебе.

— Моя госпожа, — тихо и нежно произнес он, искренне надеясь, что говорит ей радостную весть. — Твоя дочь, Юлия, пришла навестить тебя.

Рука Фебы слегка зашевелилась. Она пыталась заговорить, но в результате издала только глубокий и невнятный стон. На губах заблестела слюна.

Юлия с отвращением отпрянула назад.

— Что с ней стало?

Раб поднял глаза на Юлию и увидел, с каким омерзением она смотрела на происходящее. Он выпрямился и встал между матерью и дочерью.

— Стало то, что может случиться с каждым.

— Ей станет лучше?

— Это одному Богу известно.

— Значит, не станет, — тяжело вздохнула Юлия, отвернувшись и разглядывая открывавшийся с балкона вид на гавань. — Что мне теперь делать?

Феба попыталась заговорить снова. Юлия крепко зажмурила глаза, вздрогнув при этом звуке. Ей хотелось закрыть уши и ничего вокруг себя не слышать.

Юлий понял, чего хотела Феба.

— Я оставлю вас одних, моя госпожа, — мрачно произнёс он. — Будет лучше, если ты поговоришь с ней, — сказал он Юлии и ушел с балкона.

Юлия продолжала смотреть на город сквозь выступившие на глазах слезы. Этот раб сказал, чтобы она поговорила с матерью. Но только вряд ли ее мать что-то поймет в таком состоянии.

— Мама, ты моя последняя надежда. — Юлия повернулась и печально посмотрела на мать. — О мама… — Она подошла к Фебе, опустилась перед ней на колени, положила ей на колени свою голову и заплакала. Руками она вцепилась в мягкую ткань маминого наряда. — Так все несправедливо! Так несправедливо, что на меня обрушилось столько бед. И никому нет дела до тех страданий, которые я пережила. И ты теперь в таком состоянии. Это боги повернулись против меня.

Рука Фебы слегка дрогнула, ее пальцы нежно прошлись по волосам Юлии.

— О мама, что мне теперь делать? Что мне делать? — Феба снова попыталась заговорить, но Юлия не могла выносить эти звуки, в которых не было никакого смысла. Мать казалась сумасшедшей. Юлия подняла голову и увидела слезы, стекающие по щекам матери. Вскрикнув, Юлия вскочила и убежала.

Она почти бегом вышла из покоев. Юлий попытался ее остановить, но она закричала, чтобы он убрался с дороги, и устремилась по ступеням вниз, на улицу.

Потом она бесцельно бродила по улицам Ефеса. Несмотря на то, что солнце сияло еще ярко, ей казалось, что все вокруг нее погрузилось во тьму. Она была голодна, но у нее не было денег даже на хлеб. До своей виллы она добралась уже к сумеркам. Дидима послушно встретила ее и приняла у нее шаль. Юлия вошла в триклиний. Уставшая, она опустилась на один из диванов. В помещении царила холодная тишина.

Троп принес ей поднос. Он поставил его перед ней в своей обычной манере, после чего налил ей полный кубок поски. Она ничего ему не сказала, и он вышел. Она уставилась на приготовленные им блюда: жареный голубь, тонко нарезанный хлеб, мятые абрикосы. Ее лицо исказила горькая улыбка. Когда-то она могла сколько угодно есть самые дорогие деликатесы, которые только могла предложить ей империя, и вот теперь перед ней вся ее еда.

Юлия съела голубя, дочиста обглодав косточки. Затем она съела весь хлеб, окуная его в вино. Она пала так низко, что даже эта скудная еда казалась ей теперь изысканной.

На подносе лежал небольшой нож. Взяв его и повертев в руках, Юлия подумала об отце Октавии. Вероятно, ей теперь тоже следует перерезать себе вены, как это сделал он, чтобы положить конец этому медленному и мучительному падению и не опуститься до полного разорения. Ее все равно ждет смерть. Какая-то неизвестная болезнь медленно высасывала из нее силы, разъедала ее изнутри. Лучше уж умереть быстро и безболезненно, чем вот так бесконечно мучиться и страдать.

Ее ладони покрылись потом. Рука, сжимавшая нож, затряслась. Юлия поднесла лезвие к голубым венам, видневшимся на бледной коже запястья. Рука задрожала еще сильнее. «Я должна это сделать. Должна. Другого пути нет…» Юлия закрыла глаза, отчаянно пытаясь набраться смелости, чтобы покончить с жизнью.

Издав тихий стон, она наклонилась вперед, и нож выпал у нее из рук. Нож ударился об мраморный пол, и металлический звон эхом разнесся по перистилю.

Растянувшись на длинном диване, Юлия закрыла лицо дрожащими руками и заплакала.

21

Марк стоял на крыше, прощаясь с Ездрой Барьяхином. И хотя силы его полностью еще не восстановились, да и рана еще не зажила, он уже чувствовал в себе готовность продолжать, свой поиск. Прошлым вечером он сказал Ездре, что наутро покинет его дом, попросив у него одежду для дальнейшего пути и пообещав заплатить за нее.

— Прими это как подарок, — сказал Ездра и подарил Марку новую бесшовную длинную тунику, кушак из цветной полосатой ткани, плотное покрывало, которое могло служить и верхней одеждой, и постелью, а также пару новых сандалий.

Марк был глубоко тронут такой щедростью и добротой иудея и решил со своей стороны сделать все возможное, чтобы отблагодарить эту семью за причиненные неудобства. Он попросил Тафату найти ему римского посланника. Этому человеку он вручил письмо и пообещал, что ему заплатят, когда он доберется до места назначения. Пришлось потратить время на уговоры, но посланник в конце концов согласился отправиться в Кесарию и связаться с представителями Марка. Марк знал, что как только его подчиненные прочтут его послание и увидят его подпись, они вышлют то, что он требует, и сделают все, как он написал.

Марк посмотрел на пожилого хозяина, стоявшего у стены крыши. На голове Ездры был таллит, особое покрывало, и Марк понял, что он молится. Он почувствовал раздражение, смешанное с завистью. Ездра был таким же дисциплинированным и настойчивым, какой была Хадасса. Ждет ли Ездру та же участь? Что хорошего в этих его молитвах? Что хорошего дали молитвы Хадассе?

И почему это Ездра стал испытывать такое страстное желание больше знать об Иисусе?

Марка удивило то, с какой жадностью Ездра воспринимал все, что Хадасса когда-то рассказывала Марку о Человеке, Которому она поклонялась как Богу. Пересказывая ее слова Ездре, Марк надеялся, что тот сможет уловить, где здесь истина, а где нет. Уж такой образованный иудей наверняка сможет увидеть противоречия в этой странной истории о Плотнике, Который непостижимым образом превратился в волшебника и стал называть Себя Сыном Адоная и Который, как говорят, воскрес из мертвых.

Но, находясь на крыше, Марк заметил, что в последние несколько дней с Ездрой происходят непонятные перемены. Определенно, Ездра стал меняться. Это трудно было описать и даже уловить, но перемены, несомненно, имели место. Марк не мог найти этому объяснений. Он это просто чувствовал. Марка не покидало ощущение того, что к нему на крышу приходит совсем не тот человек, который подобрал его, едва живого, в русле высохшего ручья.

Марк внимательно всмотрелся в Ездру. Хозяин отрешенно смотрел на улицу. Марку захотелось получить четкий ответ.