— Ты же знаешь, я не имею права, — говорила она. — Только жена или члены семьи могут поставить подписи.
— А что папа? — наконец спросил Джеймс, заинтересовавшись, на что она намекает. — Он же может все сам подписать, разве нет?
— Они дадут ему успокоительное, специально, чтобы он доехал домой, — объяснила Луиза. — Может быть, нам стоило нанять карету «скорой», чтобы довезти его… Не хочу, чтобы он болтался на заднем сиденье.
— Я сам отвезу своего отца домой, — ответил Джеймс.
Луиза вздохнула, но не стала спорить. Она знала, что Джеймс почти никогда не уезжает с ранчо. Только иногда, чтобы выпить пива в «Дилижансе» и в магазин за кормами. Но этим утром вместе с Полом он вымыл их огромный «шевроле». Они сложили задние сиденья и застелили все грузовое отделение толстым матрасом. Дейзи принесла покрывала и подушки, и когда стелила постель, ее руки соприкоснулись с руками Джеймса.
И у него мелькнула мысль: а может быть, они оба думали об одном и том же, о том времени, когда возили детей на родео в Шайенн? Целые караваны семей стекались туда на двухдневный праздник. Семьи Пола и Джеймса разбивали палатки, жарили вместе барбекю. Они с азартом наблюдали, как главы их семейств участвуют в соревнованиях по скоростному связыванию бычка. А по дороге домой близнецы спали на матрасе, расстеленном в багажнике «форда-универсала».
Джеймс держал Дейзи за руку почти всю дорогу на ранчо, а у нее на коленях покоился его приз. На полпути до дома, уже глубокой ночью, когда луна окрасила серебром горы и необъятный простор прерии, Джеймс остановил машину на пустынной дороге. Он обошел автомобиль спереди, открыл дверь Дейзи и взял ее на руки. Стояли жаркие летние дни, воздух был горячий и сухой. Луна светила, словно солнце, и Джеймс понес свою жену через заросли полыни на небольшую полянку в двадцати ярдах от машины.
— Мы не можем оставить детей, — прошептала она.
— Мы услышим, если они проснутся.
— А они услышат нас…
— Я чемпион родео, и все будет так, как я хочу. — Джеймс рассмеялся, страстно поцеловал ее и скользнул руками по роскошному телу Дейзи.
— Ну, тогда ты все получишь… — проговорила она, отстегивая большую медную пряжку ремня Джеймса. Он поставил Дейзи на землю, и они стали раздевать друг друга, пока шли. Земля была теплая и сухая, но Джеймс все равно расстелил свою рубашку, чтобы Дейзи не испачкалась. Тогда их чувства были такими сильными и необузданными, что они бросали все, чтобы быть вместе. В лунном свете тело Дейзи светилось, точно жемчужное, а соски были темными и сладкими.
Джеймс напрягся, подумав об этом. Тогда детей было двое, и они не проснулись. Остаток пути до дома Джеймс не отпускал руку Дейзи и чувствовал, как мускусный запах их тел смешивается с пряным ароматом полыни, влетающим в открытые окна машины. В паху у него болело. Джеймс был способен думать лишь о том, чтобы снова полюбить Дейзи, как только они доберутся до дома.
Этот проклятый старый приз с родео, позолоченный ковбой на лошади, вставшей на дыбы. Джеймс до сих пор не мог смотреть на него без воспоминания о том напряжении в паху, запахе ночи и озорных глазах Дейзи.
— Ты подпишешь все бумаги, — произнесла Луиза, когда они подъехали к больнице, — а я пойду проверю, готов ли он.
— Как скажешь. — Джеймс хотел поскорее вернуться домой, чтобы его отец оказался у себя дома на кровати. И он хотел быть рядом с Дейзи, на случай если… Джеймс слышал горечь в голосе Луизы, чувствовал ее невысказанную досаду на то, что она всего лишь любовница Далтона, а не его жена, но он никогда не считал это своей проблемой. Джеймс давно дал понять Луизе, как он к ней относится, еще тогда, когда был мальчиком, потерявшим мать. Далтон же был волен распоряжаться сам; у него были десятилетия, чтобы сделать предложение. Отогнав от себя эти мысли, Джеймс вошел в больницу.
Наконец все бумаги были подписаны, Далтон сидел в кресле-каталке, и они были готовы отправляться домой. Луиза держала Далтона за руку, а Джеймс катил кресло. Он был поражен бледностью отца и тем, как он похудел. Когда Далтон говорил, его голос звучал слабо и был едва слышен.
— Вот хороший сын, — проговорил Далтон. — Проделал такой далекий путь, чтобы отвезти меня домой.
— Мне очень неприятно, что я тебя не навестил, — произнес Джеймс, — но…
— Знаю, знаю, — прервал его отец. — Был сгон, и ты хотел встретить Сейдж.
Луиза шумно выдохнула и уронила руку Далтона.
— Луиза! — позвал ее Далтон, но она не обернулась. — На что она рассердилась? — спросил он Джеймса.
— Я не знаю, — ответил он.
— Луиза…
Она просто пошла быстрее. Джеймс не мог понять, что ее гложет, что является причиной таких срывов, как сейчас. Он смотрел, как Луиза шла впереди, крепко обхватив себя руками, как будто боялась рассыпаться. Голова Далтона болталась из стороны в сторону. Для него и так было нелегкой задачей просто выйти из больницы и погрузиться в машину, а когда к этому прибавилось еще и плохое настроение Луизы, для Далтона все это оказалось уже слишком.
Джеймс открыл задние двери машины, а затем проделал то, чего никогда раньше ему делать не приходилось: он наклонился и поднял на руки своего отца. Положив руку Далтона себе на шею, Джеймс просунул свои руки под старика. Далтон уперся головой в голову сына, и на мгновение Джеймс вернулся в то время, когда и у него был сын. Джейк делал точно так же: он упирался головой в висок Джеймса, когда тот брал его на руки.
— Готов? — спросил Джеймс. — Я не хочу сделать тебе больно.
— Не волнуйся, — произнес Далтон тихо.
С большой осторожностью Джеймс перенес своего отца на матрас. Далтон стиснул зубы, но не проронил ни звука. Джеймс накрыл его пледом, который приготовила Дейзи, лицо Далтона застыло и побледнело еще сильнее. Когда они выехали на трассу, он уже спал. Джеймс молчал довольно долго, но в конце концов не вытерпел. Посмотрев на соседнее сиденье, он увидел, как Луиза поправляет прическу.
— Что это было? — спросил он. — Когда мы выходили из больницы?
— Ничего, — ответила Луиза.
— Не похоже на ничего. Зачем ты его расстраивала? Ты же знала, что у него впереди трудная дорога.
— Зачем его расстраивала?.. — начала она.
— Да. А что ты…
— А ты никогда не думал, что я тоже могу расстроиться?
— Но ведь он же из больницы…
— Он и она; каждый сам по себе. — Луиза попробовала усмехнуться, но ее глаза были полны слез. — Ты ведь так думаешь, да?
Джеймс лишь крепче вцепился в руль, так как очень не хотел слышать то, что она сейчас будет говорить.
— Семья это не кто-то один, «он» или «она», — произнесла Луиза. — Когда один страдает, то и все страдают вместе с этим человеком. Боль твоего отца — моя боль.
— Я никогда не сомневался в том, что ты очень хорошо к нему относишься.