М-да, ситуация была не из приятных — как бы не обижена она была на маркиза Транкомба за все, что ей пришлось перенести (порой казалось, что она ненавидит милорда лютой ненавистью), но в том, что именно ее муж вынужден будет преследовать маркиза, была какая-то злая насмешка судьбы.
Ведь она еще совсем недавно служила у маркиза и невольно оказалась причастна к некоторым тайнам, а теперь она должна составить мужу компанию в слежке за своим бывшим господином и хозяином…
В этом обнаруживалось нарушение тех жизненных принципов, на которых Мэри воспитывали, и она понимала, что придется делать нелегкий выбор между любовью, так ярко вспыхнувшей в ее сердце, и собственными убеждениями.
Алексей заметил, что Мэри погрустнела, и постарался отвлечь ее от тяжелых мыслей:
— Все не так страшно, дорогая моя! Я не всегда занимаюсь слежкой за английскими агентами, это рано или поздно закончится. И до сих пор, надо признать, это задание не было для меня ни особо опасным, ни особо неприятным. Маркиз старательно вынюхивает российские тайны, а я старательно вынюхиваю то, что ему удалось узнать. Надеюсь, из Болгарии он вернется в Салоники, а значит, и мы с тобой тоже. Мне очень хотелось бы, чтобы мы как следует осмотрели этот город. Так что маркиз может помочь нам совместить приятное с полезным. А если он направится на турецкие земли, я вообще вынужден буду прекратить слежку — в Турцию русским хода нет, пока война по-настоящему не завершилась. Честно говоря, я просто мечтаю, чтобы Транкомб поскорее уплыл в Константинополь. Тогда можно будет считать мою миссию завершенной…
Мэри решила, что для первого совместного утра новобрачных разговоров о политике уже слишком много (не хватало еще, чтобы имя маркиза, и без того Отравившего ей жизнь, подпортило еще и медовый месяц!), и постаралась перевести разговор на другие темы:
— Скажи, а почему ты так мечтаешь вернуться в Салоники? Городок милый, но мало ли красивых мест в Греции?
Алексей улыбнулся:
— Дорогая моя, Салоники — особое место для православного человека. В этом городе родились два брата — святые Кирилл, в миру Константин, и Мефодий, славянские апостолы, создатели нашего алфавита и переводчики Священного Писания на церковнославянский язык. В восьмом веке — ты представляешь, как это было давно? — Салоники назывались Солунь и были одним из крупнейших городов Византийской империи. Как ты заметила, Балканы — место традиционного расселения славян, и население в Солуни всегда было смешанное, поэтому братья с детства свободно владели не только греческим, но и славянским наречием. Они происходили из знатной семьи местного вельможи и могли рассчитывать на блестящую светскую карьеру. Но решили посвятить свою жизнь Богу. Лучшие умы того времени бились над созданием славянской письменности для перевода Священного Писания на язык, понятный славянским народам, и византийский император Михаил III поручил это сложное дело именно им. «Дела этого свершить никто не может, только вы, — напутствовал цесарь братьев. — Вы ведь солуняне, а солуняне все чисто говорят по-славянски».
— Откуда ты все это знаешь? — удивилась Мэри. — Ты не похож на человека, изучавшего церковную историю.
— Почему? У нас в России принято, чтобы дети изучали Закон Божий, курс которого дает самые разнообразные знания. Уж «Житие святого Кирилла Солунского» тайной ни для кого не является.
— Мне всегда казалось, что одни люди служат в гвардии, другие изучают Жития святых, а третьи гоняются за шпионами… А оказывается, все эти таланты можно совместить в одном лице! — Мэри позволила себе слегка поддеть супруга, решившего продемонстрировать собственную образованность.
— О, у меня столько талантов, что ты далеко не обо всех даже и догадываешься! — парировал Алексей.
— Хвастун!
— Ну и что? У нас говорят — сам себя не похвалишь, никто не похвалит. А знаешь, какой из моих талантов самый важный?
— Знаю, — Мэри лукаво улыбнулась, — ты самый лучший в мире любовник!
После такого признания дальнейшие слова стали совершенно излишни — молодые супруги нашли для себя другое дело…
В то время как граф Чертольский, как и положено молодожену, наслаждался радостями супружеской жизни, в штабе Рушукского отряда, в кабинете генерала Палич-Верейского происходил неприятный разговор между его превосходительством и английским маркизом Транкомбом.
Маркиз был отнюдь не в восторге от того, каким образом его освобождают (если еще не считать изначального возмущения по поводу недолгого ареста), и не желал скрывать от русских офицеров свои чувства.
Генерал со своей стороны вроде бы приносил извинения и вроде бы держался почтительно, но и сама почтительность его, как ни странно, демонстрировала, что все обиды английского аристократа генералу безразличны, и, по мнению Палич-Верейского, было бы куда как лучше, если бы маркиз укоротил свой норов и удалился подобру-поздорову.
— В момент незаконного ареста со мной был портфель с важными документами! — бушевал маркиз. — Я требую, чтобы мне немедленно вернули мое имущество, украденное казаками.
— Да полноте, батенька, — незлобиво отвечал Палич-Верейский, тут же переходя на английский, чтобы иностранцу были доступнее генеральские слова (произношение, впрочем, оставляло желать лучшего, что отчасти снижало доходчивость оборотов). — Что-то вы, ей-богу, горячитесь попусту. Нервы, милорд, лучше бы поберечь, в нашем-то с вами возрасте…
— Я требую, чтобы мне вернули портфель с бумагами! — стальным голосом повторил Транкомб. — Мой арест сам по себе привел к дипломатическому скандалу, не усугубляйте положение, генерал.
— Рад был бы вам помочь, — развел руками генерал, — да вот куда-то ваши бумаги запропастились. Усугубляй, не усугубляй, а на нет и суда нет. Да и что там ценного, ваша светлость, между нами-то говоря? Книга там была, томик Вальтера Скотта, это да. Книга, она, конечно, ценность для образованного человека, к тому же денег стоит; так книгу вашу мы вам вернули. А пустые бумажки… ладно бы еще документы какие — купчие или векселя, это ценность, а то… клочки с цифирками. Проценты с капиталов, небось, подсчитывали? Купоны стричь готовитесь? Так мы в этом все равно ничего не поняли…
— Дозвольте, ваше превосходительство? — гаркнул низкий баритон от входной двери.
В кабинет вошел ординарец, в руках которого был пустой портфель. На крышке портфеля виднелась серебряная монограмма с гербом маркиза. Палич-Верейский еще раз внутренне поразился нахальству маркиза — держать шпионские шифровки в портфеле с собственной монограммой, возить их с собой, пробираясь в расположение войск чужой державы, да еще и требовать, чтобы отнятое при аресте непременно вернули при освобождении, это надо совсем не уважать своего противника. Так пусть уж милорд не взыщет, что портфельчик его теперь пуст…
— Вот, имущество английского подданного обнаружено, — важно доложил денщик. — На заднем дворе за кухней. Прикажете вернуть по принадлежности, ваше превосходительство?