Дверь едва не захлопнулась перед его носом, но он успел выставить ногу, чтобы помешать этому.
— Прошу вас, миссис Роу, это очень важно.
— Убирайся отсюда, паршивец!
Старуха все больше и больше раздражала Джон-Джона. Он любой ценой должен вытянуть из нее правду, даже если придется применить силу. И он применит ее — будьте уверены. Он больше не может сдерживать свои эмоции.
По лестнице, словно чувствуя, что Джон-Джон нуждается в поддержке, не спеша поднимался Эрл. Старуха и его удостоила неприязненным взглядом. Джон-Джон готов был побиться об заклад, что Эрлу она не понравилась. Да и кому может понравиться такая карга?
— Откройте-ка дверь, прошу вас, мадам, — сказал Эрл.
— Мне нечего вам сказать.
Она стояла перед ними, скрестив руки на груди. Уголки ее губ были опущены.
Джон-Джон вздохнул.
— Думаю, есть что. Ваша внучка, вероятно, стала жертвой этого педофила. Так что же все-таки произошло? Я не тронусь с места, пока не узнаю.
Мисс Роу была маленькой, чем-то похожей на птичку, а вернее, на растрепанного старого воробья. Ее седые, когда-то темные волосы были небрежно заколоты на макушке, в ушах покачивались большие золотые кольца. На ней было достаточно украшений, чтобы открыть ювелирную лавку. Кольца, браслеты, ожерелья — так много ожерелий, что ее приняли бы за свою в племени дикарей. Лицо ее было покрыто морщинами даже там, где их не должно быть. Одежду прикрывал засаленный на животе фартук — его не стирали лет пять, не меньше.
— Итак, миссис Роу, продолжим беседу как культурные люди или как варвары? Вам решать.
Старуха смотрела на Джон-Джона еще несколько секунд. Затем она с недовольным видом приоткрыла дверь, но не очень широко.
— Он останется на улице, — кивнула она на ухмыляющегося Эрла.
— А я и не войду, дорогая. — Эрл взглянул на Джон-Джона. — Я подожду в машине, о’кей?
— Думаю, я не задержусь.
— А ты уверен, что все будет в порядке?
— Катись отсюда поскорее! — подала голос старуха.
Она была раздражена тем, что ей пришлось сдаться. Дергая плечами, она прошла в глубь квартиры.
Джон-Джон проследовал за ней, предварительно вытерев ноги о половик. Оказавшись внутри, он по запаху определил, что жарятся ячменные лепешки, — такие же жарила Джоани, когда им нечего было есть.
В маленькой комнате стояла двухместная софа и кресло. Здесь же был камин со старой газовой горелкой, а над ним — полка из красного кирпича, на которой стоял старый телевизор и маленькое радио.
На стене висели фотографии улыбающихся девочек, по-видимому сестер, блондинок с голубыми глазами. Он догадался, что одна из них — та, о которой пойдет речь.
Стены были оклеены выцветшим бургундским флоком.
Джон-Джон проникся сочувствием к старухе. Несладко, наверное, жить в этой убогой каморке, полутемной, давно уже требовавшей ремонта. Он так и не понял, кем она доводилась пострадавшей девочке — матерью или все-таки бабушкой.
Сделав над собой усилие, он улыбнулся ей. Страх за Киру пересиливал все остальные чувства.
Старуха раздраженно указала ему на софу.
— Садись уж, коль такое дело.
Удивительно, голос ее потеплел. Возможно, сказывалось отсутствие Эрла.
— Хочешь чаю?
Джон-Джон кивнул. Все, что угодно, лишь бы она разговорилась. У него было твердое чувство, что он — первый черный, переступивший порог ее дома за всю долгую жизнь.
— С сахаром?
— Мне все равно.
Когда она принесла чай, он заговорил.
— Я нуждаюсь в вашей помощи, миссис Роу. Вы, должно быть, слышали о моей сестре Кире Бруер? Ей всего одиннадцать лет, и она пропала. Одна ваша бывшая соседка сообщила мне, что тип, живущий теперь рядом с нами, был в свое время обвинен в педофилии. Это очень важно, миссис Роу. Я хочу знать, что с Кирой… Это может навести на след.
Старуха молча помешивала чай в своей чашке. Наконец она произнесла:
— Мой старший сын загремел на тридцать лет: наркотики и разбой. Его жена Ли, шлюха, каких мало, она стала отдавать девчонок под присмотр этого Томми Томпсона. Затем мы узнали, что она спуталась с его стариком, отцом Джозефом.
Она шумно втянула в себя чай. Джон-Джон понял, что ей трудно рассказывать о своей семье незнакомцу.
— Кэтлин, ее средняя дочь, вечно болталась там, ее просто невозможно было удержать дома. Затем она сказала, что у нее был физический контакт. Но мы так и не добрались до сути. Она не сказала, кто — отец или сын. Ли, может, и знала, но держала нас в неведении. Она сделала это из-за моего сына. Он любил этих девчонок… Каким бы он ни был, но он любил их. Когда он получил срок, она стала частенько бегать на сторону. Детьми она совсем не занималась. Однажды она скрылась так же, как и они, Томпсоны. Уж они-то понимали, что им несдобровать, если узнают. А о таких проделках всегда узнают. И я их больше ни разу не видела. Они подались в бега.
Миссис Роу тяжело вздохнула. Джон-Джон не перебивал ее.
— Но, главное, мне неведомо, куда подевалась эта чертовка Ли с моими внучками. Поверь мне, сынок, она хотела этого. Всегда хотела убраться восвояси. В какой-то мере я могу ее понять. Мой сын был не подарок, такой же садист, как и старик Томпсон. Впрочем, о чем это я? Ведь мы так и не докопались до истины. Об этом знают только эти двое и малышка Кэтлин. Но можно не сомневаться: они не расскажут…
Старуха сидела в кресле, прикрыв глаза, будто устав оттого, что рассказала. Джон-Джон понял, что ее никто не навещает. Она, вероятно, живет редкими письмами от сына, не будь их — давно бы уже сыграла в ящик.
— Так вам неизвестно, где сейчас Ли?
Старуха неопределенно пожала плечами. Она поняла, что Джон-Джон хотел спросить о другом.
— Могу лишь сказать, что Малыш Томми нравился мне куда больше, чем Джозеф. Отец относился к нему как к недоумку, а он все покорно сносил. Я не слишком осведомлена, потому что Ли уже тогда пыталась порвать с моим сыном, а значит, и со мной. Ли такая оторва — от нее что угодно можно ожидать.
Она увидела страх в глазах юноши и дала ему шанс.
— У меня есть адрес ее матери. Не знаю, живет ли она там, но если живет, то, должно быть, в курсе, где ее дочь. Они очень близки, эти двое. Мне-то она ничего не скажет. Думает, что я сообщу все сыночку. По правде говоря, я бы и сообщила… — Старуха с надеждой взглянула на Джон-Джона. — Если тебе повезет, лишь поставь старуху в известность, — голос ее неожиданно задрожал.
— Ладно, скажу, — кивнул Джон-Джон. — А как вы живете одна, без сына?
Она насупилась.
— Живу как могу, а что мне еще делать?
— А его друзья заходят к вам?