– Рано ты сегодня, – сказал сторож.
– Не могу спать, – пожал плечами Эдим.
Сторож понимающе улыбнулся:
– Наверное, скучаешь по жене. Пошли ей денег. Когда жена довольна, у тебя тоже легче на душе.
Эдим замешкался, не зная, что сказать. Ответить согласием было бы оскорбительно для памяти Пимби, а пускаться в длинные объяснения ему не хотелось. В результате он ограничился молчаливым кивком. Взглянув в сверкающие, словно агаты, глаза сторожа, Эдим подумал о том, что этот парень наверняка капает в глаза лимонный сок. Здесь многие считали, что это отличное средство придать взгляду яркость.
Эдим закурил сигарету и предложил вторую сторожу. Некоторое время оба молча дымили, каждый думал о своем. Эдим вспоминал о тех временах, когда он, совсем молодой парень, подбирал окурки на улицах Стамбула, чтобы сделать хотя бы одну затяжку. Как-то раз он нашел сигарету, на которой остался след красной помады. Он таращился на эту находку как на великое чудо, пораженный тем, что женщина позволила себе закурить на улице, и тем, что она бросила почти целую сигарету.
Перебравшись в Лондон, он привык к тому, что женщины здесь курят открыто, не считая это зазорным. Когда Роксана передавала ему недокуренную сигарету, он наслаждался особой интимностью, возникающей между ними в этот момент.
– Бери все, – сказал он, протягивая сторожу почти полную пачку.
– Ты что, даришь ее мне? – удивился тот.
– Дарю, брат.
Сторож расплылся в довольной улыбке, обнажив ряд белоснежных зубов. Наверное, зубы он тоже чистит лимонным соком, решил Эдим. Надо бы попробовать. У всех англичан зубы паршивые. Потому что они ничего не знают про чудесные свойства лимонного сока.
Внезапно в небе зашумели сотни крыльев – огромная стая перелетных птиц пролетела над их головами. Может, они летят из Стамбула, подумал Эдим. А может, из Лондона, и там их видел кто-нибудь из его детей. Эсма, выходя со стопкой новых книг из книжного магазина, подняла голову к небу, Юнус отвлекся на минуту от граффити, которые выводил на стене вместе со своими друзьями-панками, Искендер выглянул из зарешеченного окна, наблюдая, как в тюремном дворе моросит дождь. Нет-нет, думать о старшем сыне и о том, где он сейчас, было слишком больно. Эдим был виноват перед ним, виноват перед всей семьей. Виноват в том, что сделал, и еще сильнее виноват в том, чего не сделал. С запоздалым раскаянием он думал о том, что всю свою жизнь боялся ответственности. Когда дело доходило до важных решений и поступков, он всегда отсутствовал, словно школьник, прогуливающий уроки.
Поймав на себе взгляд пакистанца, Эдим невесело улыбнулся. Лицо этого здоровенного парня светилось неподдельным добродушием, которого Эдим давно уже не встречал. Он чувствовал к пакистанцу симпатию и, повстречайся они при других обстоятельствах, непременно попросил бы его рассказать о своей жизни. Тот наверняка вытащил бы фотографии жены и детишек – такие, как он, никогда не расстаются с семейными фото.
Может, Эдим тоже показал бы ему фотографию своих детей – Искендера и Эсмы с маленьким Юнусом на руках. Фото было сделано вскоре после их приезда в Англию. Одеты дети неважно, но на лицах сияет гордое и вместе с тем слегка растерянное выражение. Фотография Пимби, сделанная за день до того, как они покинули Стамбул, у Эдима тоже была, но он никому ее не показывал и никогда не смотрел на нее сам.
Эдим поднялся на ноги и указал в сторону недостроенного здания:
– Если не возражаешь, я посижу там, поразмышляю на досуге.
– Давай, – пожал плечами ночной сторож. – Только не слишком напрягай мозги, а то и рехнуться недолго, – добавил он и постучал себя по лбу.
Эдим зашагал к небоскребу. Гравий хрустел у него под ногами. Не успел он войти в здание, которое в голубоватом утреннем свете казалось почти призрачным, сторож окликнул его. Оглянувшись, Эдим увидел, что пакистанец бежит к нему, размахивая каким-то желтым предметом.
– Эй, подожди. Ты забыл надеть каску.
– Да, конечно. Спасибо, дружище.
Он надел каску, шутя отдал сторожу честь и вошел в здание.
Когда Эдиму было лет восемь – а может, девять, он не помнил точно, – мать взяла его с собой на прогулку. Мальчик очень гордился тем, что право сопровождать маму досталось именно ему, а не кому-нибудь из его братьев.
Они шли, взявшись за руки. Стояла осень, но день был такой солнечный, что казался весенним. Они сели в долмуш и доехали до вокзала. Мальчик был поражен поездами, их размерами, звуками и запахами. На вокзале их поджидал какой-то человек. Он курил, скрывшись за колонной. Черные волосы были смазаны гелем и зачесаны назад, так что лоб казался необыкновенно высоким, а брови – густыми. Как его звали? Откуда он знал мать? Долго ли ему пришлось их ждать? Все эти вопросы так и остались безответными.
Когда он увидел мать, губы его тронула самоуверенная улыбка, которая моментально погасла, стоило ему заметить мальчика.
– Зачем ты привела ребенка? – процедил он.
– Я не могу его бросить, – ответила мать. – Прошу тебя, возьмем его с собой.
– Мы с тобой уже говорили об этом, Айша, – отрезал он. – И все решили.
Судя по всему, человек куда-то спешил. Взгляд его беспокойно перебегал с лица матери на большие круглые часы, висевшие на перроне, с часов – на вагон.
– Это мой самый младший, – сказала мать. Лицо ее было неподвижным, как маска. – Я нужна ему.
Мужчина бросил окурок на пол и раздавил его ногой, словно это был таракан.
– Я ясно сказал, что не собираюсь растить чужих детей, – отчеканил он, глядя матери прямо в глаза. – У него есть отец, пусть живет с ним. Так будет лучше для всех.
Мать мягко коснулась плеча сына:
– Милый, пойди спроси у кого-нибудь, сколько сейчас времени.
– Что? Но…
– Пойди и спроси, – повторила Айша.
Когда мальчик вернулся, выяснив, что было двадцать минут двенадцатого, мать и незнакомец стояли на прежнем месте. Женщина молчала, опустив голову, мужчина буравил ее взглядом.
– На ближайшем поезде мы поехать не сможем, – заявил он. – Следующий будет в три. Возвращайся. Одна.
Сын и мать снова взялись за руки. Когда они вышли из здания вокзала, выяснилось, что солнце скрылось за тучами и пошел дождь, такой мелкий, что они не стали искать укрытия. Купив у разносчика два пакета кунжутных семечек, они уселись прямо на ступеньки. Половину своих семечек мальчик скормил голубям. Мать смотрела на него невидящим взглядом.
– Кто этот дядя, мама?
– Просто знакомый.
– Мне он не понравился, – сообщил мальчик, и губы его задрожали, но он еще не решил, стоит ли расплакаться.
Айша привлекла сына к себе и взъерошила ему волосы.
– Мне он тоже не слишком нравится, – сказала она.