День быстро разгорался, полуденное горячее солнце обдавало жаром из-за гребней темных домов; в мареве выхлопных газов становилось тяжело дышать — сказывался удушливый микроклимат московского центра. Тени деревьев были коротки и не спасали от жара, который дрожащими волнами поднимался от нагретого асфальта. Жалюзи магазинов опустились, внутри завыли кондиционеры, струящие прохладный воздух.
Мария Федоровна, приходящая домработница актрисы Евгении Шиловской, уже подходила к дому, волоча за собой тяжелую сумку на колесиках, нещадно скрипящую на выбоинах тротуара, когда ее внимание, истомленное ежедневным однообразием, привлекла странная долговязая фигура в синем спортивном костюме, перебегавшая улицу перед плотным строем машин.
Этот нелепый человек, размахивая неимоверно длинными руками, бросился наперерез дымящему черными выхлопами «КамАЗу», выворачивавшему из-за угла на большой скорости. Раздался визг тормозов, гудки, кто-то охнул, засвистел милиционер на перекрестке. Грузовик резко дернулся и застыл многотонной махиной над распростертым телом.
«Что там такое?» — заинтересовалась Мария Федоровна и, скрипя тележкой, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, заспешила к месту дорожно-транспортного происшествия.
Прохожие, оглядываясь, замедлили свой бег, из подворотни вынырнула стайка полуголых загорелых пацанов. С криком: «Айда, позырим! Там человека задавили!» — они брызнули глазеть бесплатное представление.
Черный строгий «сааб» застыл слева от «КамАЗа», на его капоте виднелась глубокая вмятина, по лобовому стеклу побежали тонкие змейки трещин. Бледный водитель стоял около машины. Пассажир «сааба» — вальяжный мордатый мужчина — наклонился над телом пострадавшего. Гаишник колдовал над бедолагой в синем костюме, широко разбросавшим длинные руки по мостовой.
— Жив ли? — вслух заволновалась Мария Федоровна и приподнялась на цыпочки: высокий кузов грузовика заслонял ей картину.
— Что же «скорая» не едет? — возмущалась крупная женщина в соломенной шляпе, похожей на гриб.
Толпа зевак все увеличивалась. К окнам домов приникли любопытные лица, бледнеющие в темных окнах, как размытые пятна.
— Я видел собственными глазами, он из этого двора выскочил и как кинется!.. — объяснял всем зевакам словоохотливый старичок апоплексического вида с палочкой наперевес. Он указал на двор, куда направлялась Мария Федоровна.
Тут Мария Федоровна не выдержала.
— Я здесь живу, в этом доме, — активно вступила она в обсуждение. — Не из наших ли жильцов кто? Не такой мужчина, с усами?
— Нет, парень, совсем молодой, без усов.
— Я видела, он ка-ак бросится… — делилась впечатлениями дама в соломенной шляпке. — А я ка-ак вскрикнула!
Между тем на широкой улице мгновенно образовалась ревущая автомобильными гудками пробка. Милиционер отошел от тела и теперь руководил движением. Вдалеке раздался вой сирены — это спешила «скорая». Прижавшись к «КамАЗу», она резко затормозила, и из салона посыпались люди в белых халатах.
— Не спешат, однако, наши медики, — саркастически заметил словоохотливый старичок. — Семнадцать минут. Я засекал по часам. В двенадцать четырнадцать это произошло, могу засвидетельствовать…
Автомобильная пробка дымила сизой гарью, зеваки стояли плотной стеной. Люди в белых халатах закончили хлопотать вокруг лежащего на горячем асфальте тела. Пострадавшего погрузили на носилки и затолкали в салон «скорой».
— Жив ли? — волновалась Мария Федоровна.
— Жив! Жив! — эхом пронеслось по толпе, плотно облепившей тротуар и край мостовой.
Завывая сиреной и мигая синим проблесковым маячком, «скорая» уехала. Толпа постепенно стала рассасываться. Вскоре на улице не осталось любопытных. Словоохотливый старичок застучал палочкой в направлении прохладного сквера, где его давно поджидали истомившиеся партнеры по партии в домино.
Взволнованная случившимся событием, Мария Федоровна тяжело вздохнула и, обливаясь липким потом, засеменила в направлении своего дома, скрипя несмазанными колесиками тележки.
«Кто же это был?» — Этот вопрос сильно занимал Марию Федоровну. «Не из нашего ли дома? Эх, не смогла я разглядеть его», — сожалела она, сжигаемая неудовлетворенным любопытством.
Тяжело ступая, она подрулила к детской площадке, яркой раскраской качелей выделявшейся посреди двора, и, вытерев со лба выступившие крупные прозрачные капли, рухнула на скамейку, с блаженством вытянув налившиеся свинцовой тяжестью ноги в стоптанных доперестроечных ботинках фасона «прощай, молодость».
На скамейке, в тени раскидистых кустов сирени, ее поджидали Эвелина Ивановна из пятнадцатой, даже в жару кутающаяся в толстый пуховый платок, и Порфирьевна из пятьдесят второй — эти старушки составляли костяк дворового самосознания.
— Я сейчас видела, как человека задавили, — запыхавшись, выдохнула Мария Федоровна, довольная возможностью обсудить последние новости со своими приятельницами.
— А мы слышали, сирена выла. Я еще Порфирьевне говорю, не то случилось что… — подняла седые выщипанные бровки Эвелина Ивановна. — Надо же, сбили! Конечно, носятся как черти угорелые… А кого сбили?
— Да вот, тоже… Не видела я, но говорят, из нашего двора выбежал, парень такой высокий, мосластый, в синем спортивном костюме… Я вот думаю, у нас вроде таких нет…
— В синем, спортивном? — Ниточки седых бровей полезли еще выше. — Порфирьевна, не тот ли это…
— Да-да, отсюда, из вашего подъезда он и выходил, я его хорошо разглядела, — подхватила Порфирьевна. — Мы с Эвелиной почту из ящика доставали, когда он мимо прошмыгнул. Не из наших жильцов он. Может, чей-то гость?
Околоподъездный совет, взволнованный своей непосредственной причастностью к событиям, задумался. Еще минут десять, отдыхая от марш-броска по магазинам, Мария Федоровна обсуждала личность неустановленного юноши, а затем, кряхтя, тяжело поднялась и со вздохом произнесла:
— Пойду я, обед готовить пора… Как там моя мадама, встала ли, не знаю… — И, волоча за собой осточертевшую тележку, она вошла в гулкий полумрак подъезда и стала, кряхтя и тяжело вздыхая, подниматься по высоким ступеням старинной прохладной лестницы. Лифт, как всегда, не работал.
Достигнув четвертого этажа, Мария Федоровна облегченно выдохнула — самая тяжелая часть дня заканчивалась. Она пошарила рукой в кармане сумки, нащупала массивную связку ключей и, выудив ее, подошла к двери. При первом же легком прикосновении тяжелая дверь поддалась и с легким скрипом отворилась — она была незаперта.
Мария Федоровна побледнела. По спине побежали мурашки, ужас на несколько секунд лишил ее возможности действовать — неужели она забыла закрыть дверь? Конечно, Евгения Викторовна должна быть дома, но если, по своей привычке поздно вставать, она спала, а кто-то пробрался в квартиру? На слабеющих ногах, тревожимая дурными предчувствиями, Мария Федоровна вошла в широкий холл.