— О чем? — слабо пробормотал Кирюша.
Любое маломальское шевеление, равно как и произнесение звуков, было для него пыткой похуже инквизиторского испанского сапога.
— О нас с тобой…
Кирюша поморщился. Казалось, что любые звуки, кроме бульканья огуречного рассола, были для него мучительны.
— Зря я вчера портвейн после водки пил, — прошептал он, бледнея.
— Тебе плохо? — засуетилась Александра, спрыгивая с кровати. Она-то чувствовала себя великолепно. Во-первых, потому, что она вчера ничего не пила, так, самую малость, а во-вторых, явно не зря растратила дарованный ей природой капитал — свою девственность.
— Принести тебе попить? Что ты хочешь?
Кирилл ответил благодарным стоном.
Когда он крупными жадными глотками хлебал огуречный рассол, оставшийся в банке, Александра, присев на краешек кровати, спросила ангельским голоском:
— А когда ты скажешь родителям?
— А что я им должен сказать? — спросил Кирилл, начиная ощущать благотворное действие рассола.
— Ну, о том, что между нами было.
— А зачем? — Господи, да если бы он сообщал отцу о всех своих партнершах, то бедный папа давно бы отбросил коньки.
— Как зачем? — Брови Александры медленно поползли вверх. — Мы же любим друг друга и хотим быть всегда вместе… Ты сам мне это говорил сегодня ночью! И обещал жениться…
— Я? Говорил?! — взвился Кирилл, мгновенно забыв про свою головную боль. — Ты ошиблась, детка. — Голос Кирилла звучал снисходительно. — Даже под страхом смертной казни, как бы я ни был пьян, я никому и никогда ничего не обещаю.
— Но ты говорил! — Губы Александры задрожали. — Ты сказал, что раз ты у меня первый, то… — Она умело зарделась.
— А что, я у тебя первый? — задумчиво спросил Кирилл.
— Конечно! — Александра залилась слезами. — Ты же должен помнить, были несомненные признаки… Кроме того, я не хотела, а ты меня заставил… Сказал, что любишь, хочешь жениться… Я подумала, что если мы все равно поженимся, то тогда можно… А то бы я никогда… — Она выразительно захлюпала носом.
Кирилл задумался. Безусловно, от такого факта невозможно было отмахнуться. Черт знает эту девчонку! Еще напишет заявление об изнасиловании, потом не оправдаешься. А что в институте начнется!.. Папа, может быть, его, в конце концов, отмоет, но шуму будет! Надо с ней поосторожнее…
— Ладно, потом посмотрим, — туманно пообещал он.
«Может, все утрясется, успокоится, забудется», — подумал Кирилл. Но он не знал, что Александра ничего и никогда не забывает. Более того, охотница за женихом повела умелое и тонкое наступление. При встречах с Кириллом она озабоченно намекала ему на некое, известное только им одним обстоятельство:
— Ты знаешь, я все боялась, что забеременею после той ночи… Кажется, так и случилось…
Кирилла от таких слов бросало то в жар, то в холод.
— Аборт ни за что не буду делать, так и знай! — затягивала она петлю на шее.
Или еще:
— Как мы назовем нашего мальчика? Как твоего папу, то есть его дедушку? А вдруг девочка? Тогда, наверное, как маму…
Когда прошли все сроки, а «беременная» так и не поправилась ни на грамм, Кирилл почувствовал себя значительно свободнее. Он даже подключил к контратаке своих родителей. В Александре они вполне справедливо угадали претендентку на роскошную квартиру в писательском доме и часть дачи в Переделкине. Девушка была вызвана перед светлые очи Абросимова-старшего, и ей было объявлено, что ее происки бессмысленны, ибо их сыночек Кирюша, как это ни прискорбно, уже женат. И даже дите у него имеется! В доказательство ей был предъявлен паспорт Кирилла с характерным штампом в графе «Семейное положение».
Оказалось, что Кирилл был женат на своей однокурснице, а штамп в паспорте появился потому, что наивный юноша полагал: близкие отношения с женщиной возможны лишь при наличии юридического оформления. Жена отбыла по месту жительства на Украину, но брак так и не был расторгнут.
Александра поняла, что жестоко просчиталась. Устраивать грандиозный скандал с криками об изнасиловании было уже поздно. Свидетелей не было, а жертва была жената…
Александра умела проигрывать. Она отступила. Отступила, но не сдалась.
На следующий день я сказала, что у меня срочные дела в городе, и отправилась домой. С каким наслаждением я вступила на перрон Белорусского вокзала, окунулась в толчею метро, поварилась в кипящем огне автобусных баталий. Только теперь я поняла, как мне не хватало всей этой суеты в тихом благословенном Славгороде, где даже все уличные кошки знали меня в лицо.
Как ни странно, Михаил оказался в конторе.
— Через час выезжаю на дежурство, — сказал он. — Надеюсь, последнее. Осточертело все! Я уже видеть не могу эту дамочку, которая мается дурью от безделья…
— Выяснил, с кем она встречается? — спросила я сочувственным тоном.
— Кое-какие догадки есть на этот счет… Но догадок моих мало, нужны доказательства. — Мишкин голос звучал кисло. — Давно бы все выяснил, да аппаратура подвела… А ты чего вернулась домой?
— Мне надо с тобой посоветоваться, — сказала я. — Сейчас приеду.
Через полчаса я уже сидела за родным столом, а возле моих ног, изгибаясь, словно восточная танцовщица, струился блестящей шкуркой Мамай, выпрашивая лакомый кусочек.
— Этот вымогатель появляется, как только моя машина въезжает во двор, — констатировал Ненашев, поглаживая своего любимца. — А в остальное время ведет свободную половую жизнь… Ну что там у тебя?
Я выложила на стол пустой полиэтиленовый пакетик.
— Вот… Ты можешь отдать эту штуковину на экспертизу? Хотелось бы знать, что за гадость там была.
Михаил молча раскрыл пакетик, сунул в него палец, провел им по стенкам. Белый порошок лег тончайшим слоем на кожу.
— И отдавать никуда не надо, я и так знаю, — уверенным голосом произнес он. — Кокаин… Скорее всего, кокаин, — добавил он уже менее уверенно. — Откуда откопала?
— Под диваном нашла, — сказала я мрачно. — Вот теперь думаю, как бы мне отыскать человека, который занимается распространением этой гадости.
— Зачем?
— Как зачем? Излагаю вкратце: я его найду, сдам в милицию, его посадят, накроется источник, из которого к Маше поступают наркотики.
— Твоей Маше от этого лучше не будет… Кроме того, не пройдет и двух дней, как она найдет другого продавца. Свято место не бывает пусто…
— Все равно, — упрямо сказала я. — Должна же я хоть что-то сделать!..
Хотя я громогласно заявила, что должна что-то сделать, однако что именно надо совершить, я не знала. В голове имелось лишь туманное представление о том, что надо пойти куда-то, спросить кого-то о чем-то таком (причем вряд ли мне ответят), а в кармане лежала пресловутая фотография, с которой мне в лицо по-прежнему скалился белозубый негр со сломанным носом.