— Уборщица приходит.
— А? — Она задумчиво погрызла большой палец. — Хочешь, я буду у тебя убираться? Сбережешь доллар-другой.
Он не хотел сберегать доллар-другой. Он хотел найти выход из этой нелепой ситуации.
Они виделись — если это было подходящим словом — уже два месяца. Он много для нее сделал. Устроил продавщицей мороженого в кинотеатре. Переселил в приличный пансион. Внушил ей чувство собственного достоинства. А взамен она дарила ему свою юность и удивительные эрекции. С ней он чувствовал себя двадцатидвухлетним, и некоторое время это было очень приятно. Но теперь она завела разговор о том, чтобы убираться у него и стирать, и он понял, что пришло время перевернуть эту страницу. Так будет правильнее для них обоих.
— Джой, — сказал он ласково, — тебе иногда не хочется иметь друзей своего возраста?
— Не-а! — ответила она блаженно. — Так и ты ведь не такой уж дед, если на то пошло. Ты же ровесник Пола Ньюмена. — Она только что двадцать восемь раз посмотрела «Буча Кэссиди», который шел в кинотеатре, где она работала, и упоминала Пола Ньюмена со второго слова на третье.
— Мне кажется, — сказал он ровным голосом, — что теперь, когда мы вернули тебя на правильные рельсы…
— Какие такие рельсы? Я что — хреновый поезд?
— Ты понимаешь, о чем я, — произнес он спокойно. — И не ругайся.
— Ну ладно, — объявила она, отчаянно стараясь переменить тему. — Я буду убирать у тебя. Как одолжение. Как я беру плату за то… Это я пошутила. Так ты дай мне ключ.
— Попробуем посмотреть правде в глаза, Джой: мы пробыли вместе, сколько было возможно. А теперь ты должна строить свою жизнь без меня.
— Это почему? — воинственно спросила она.
— Потому что так будет лучше, — терпеливо объяснил он. — У тебя вся жизнь впереди. И очень много интересного, чем ты можешь заняться. И очень много новых людей. И какой-нибудь хороший парень…
— Хрено-овина! — крикнула она, брезгливо искривив губы. — Интересные вещи, хороший парень… Нашел дурочку! — Она ожгла его взглядом. — Я кое-чего повидала, знаешь ли.
— Но так не годится, — продолжал он упрямо. — С самого начала было ясно. Я думал, у тебя хватит ума понять это.
— Нашел себе новую цыпочку облегчаться? — съязвила она. — Молоденькую. Мне-то уже шестнадцать. Старовата стала, а?
— Не говори глупостей.
Они спорили больше часа. Джой не хотела уходить. Она визжала и вопила. Пыталась быть нежной. Осыпала его бранью. Даже плакала.
Но чем больше она бесилась, тем больше он убеждался, что поступает правильно. Наконец в два часа ночи она ушла.
Следующая неделя была нелегкой. Она без конца звонила ему, умоляла, настаивала, что им надо быть вместе, сыпала оскорблениями. Он взял давно ему положенный шестинедельный отпуск, запер квартиру и уехал во Флориду. По дороге в аэропорт он завернул в пансион, где жила Джой, и уплатил хозяйке за шесть месяцев вперед. Откупился от собственной совести?
Нет, просто помог ей на первых порах. И больше он Джой не видел.
Пока не увидел ее искромсанный, изуродованный труп на полу дома на Френдшип-стрит.
Леон кончил убирать посуду, съел мороженого и поднялся наверх к Милли.
Она за туалетным столиком снимала макияж. Ему хотелось признаться ей во всем, рассказать про Джой. Но его душил стыд.
Он боялся увидеть отвращение в ее глазах.
— Ну, попраздновали, а? — весело сказала Милли.
Он изобразил улыбку, сказал: «На полную катушку»— и подумал, как бы все обернулось, если бы он согласился встретиться с Джой за неделю до ее смерти. Ее звонок был полной неожиданностью. Три года молчания, и вдруг она звонит, словно они разговаривали накануне.
«Мне надо тебя повидать, это очень важно. Мне твоя помощь нужна».
Он не захотел. Изменил голос и сказал, что она ошиблась номером. Милли сидела напротив.
Прежде, чем он повесил трубку, Джой успела сказать:
«Хрено-ови-на, Леон, я же знаю, что это ты!» Но больше она не позвонила.
А через неделю ее убили.
В день вечера Элейн проснулась в семь. Оставив Росса похрапывать на его половине кровати, она пошла в ванную и внимательно осмотрела лицо в увеличивающем зеркале. Выщипнула несколько волосков под бровями, осторожно выдавила крохотный прыщик и даже подивилась тому, какая нежная и чистая у нее кожа. Скажут, конечно, что ей за это надо благодарить Аиду Тибьен. Аида накладывала питательные маски многим звездам — включая Кэндис Берген и Жаклин Биссет, которые обе приедут на ее вечер. Но она-то знает, кого ей благодарить на самом деле.
Рона Гордино. Гибкого сильного Рона Гордино, к которому она вопреки себе по-настоящему привязалась.
Никогда не допускай близости с прислугой, Элейн. Как бы хорошо тебе ни было с ними в постели.
Не то чтобы они хоть раз были вместе в постели как таковой.
Массажный стол, кушетка, пол. Элейн позволила себе улыбнуться, сбросила шелковую ночную рубашку и встала под ледяные иглы душа.
Мысленно она пробежалась по приготовлениям к вечеру. Все предусмотрено, начиная от сервировки и кончая сторожем при машинах. Нет, она ничего не забыла, и скоро явится армия тех, кто все это осуществит.
Она растерлась полотенцем досуха, чуть-чуть подкрасилась, надела коричневую шелковую рубашку, бежевые хлопчатобумажные брюки и, подойдя к окну, выглянула наружу. День обещал быть по-калифорнийски изумительным. Солнце уже высоко поднялось на чистом безоблачном небе.
Росс захрапел громче. Она нетерпеливо тряхнула его за плечо.
— Который час? — простонал он.
— Ранний. Вставай-ка!
— Уже встал, — ухмыльнулся он, указывая на эрекцию., — Как насчет потрахаться?
— Не говори глупостей, — отрезала она. — Ты забыл, что у нас сегодня званый вечер?
Он снова застонал.
— Как я мог бы забыть? Ты этим хреновым вечером жила и дышала столько недель, что я им счет потерял.
— Вставай, — сказала она твердо. — И отправляйся в свой оздоровительный клуб, или завтракать где-нибудь, или еще куда-нибудь, но пожалуйста, сегодня не путайся ни у кого под ногами.
— Что значит — не путайся? Это мой дом, — негодующе заявил он.
— Ну, Росс, не капризничай. Это твой вечер.
— Как бы не так! — ответил он воинственно. — Это вечер Джорджа, мать его, Ланкастера и Памелы, мать ее, Лондон. И обходится мне, мать их, в суммы, которые нам не по карману!
— Это вечер Сейди Ласаль. Не забывай настоящей причины, для чего мы его затеяли. Почему бы не назвать его вкладом в наше будущее?
— Только не просчитайся! — Он громко зевнул. — — Ну, я поехала, — сказала она, не желая терпеть его ворчания.