Энни никогда не была порхающим светским мотыльком. Женщины относились к ней холодно, потому что она была чересчур придирчива и откровенна. Она была также язвительна и вообще стервозна.
Они с Синдрой уже давно не разговаривали. Синдра знала, что Энни женила на себе Ника насильно, хотя он и пытался это отрицать.
– Послушай, она беременна, – объяснил он Синдре, – и я хочу, чтобы у моего ребенка был отец.
Но Синдра этих объяснений не приняла.
Он должен был себе признаться, что свою маленькую дочку любит, она была такая забавная и с характером. Он чувствовал себя спокойно после ленча, который проводил с Лиссой. Он учил ее плавать в бассейне, бегал с ней по саду, смотрел, как она играет.
Но Энни всегда ухитрялась испортить им настроение. Она всегда появлялась в самое неподходящее время и увозила Лис-су на уроки музыки или танцев.
– Оставь ребенка в покое, – иногда говорил он.
– Но я хочу, чтобы она воспользовалась всеми теми преимуществами, которых не было у меня. Пожалуйста, не мешай ее развивать.
– Иди ты к черту, Энни.
Это у него уже стало поговоркой: «Иди ты к черту, Энни».
«Хулиган» получил хороший прием. Критикам он понравился. И вот теперь надо быть особенно осторожным, не сделать какого-нибудь ошибочного шага. С каждым фильмом его хвалили все больше.
«Сдержанное, страстное напряжение, которым пропитана игра Эйнджела, вознесло этот фильм к новым высотам», – читал он в одной восторженной рецензии.
«Эйнджел опять побил рекорд! Это – мрачное повествование на экране, проникнутое болью и горечью, и только Эйнджелу оно по плечу», – читал он в другой.
Он подумывал о том, чтобы взять отпуск и поехать на Гавайи с Лиссой и няней.
Но Энни скоро положила конец этим мечтам.
– Она должна посещать летнюю школу, – сказала Энни. – Я хочу, чтобы она начала изучать испанский язык.
– Но ведь ей только шесть лет! – запротестовал он. – Дай ей возможность еще повеселиться беззаботно.
Энни накинулась на него:
– Ты занимайся своей карьерой. А мне, по крайней мере, позволь знать, что надо нашему ребенку.
Через несколько месяцев он встретился со сценаристом и постановщиком будущей картины «Связь в Майами». Новая роль была для него необычна и очень ему понравилась. Он должен был играть молодого полицейского, которого втянули в сделку по сбыту наркотиков и которого преследуют негодяи, но, в конце концов, он превращает создавшуюся ситуацию в ее полную противоположность.
Теперь надо было найти звезду ему под пару для женской роли. Директор хотел привлечь какую-нибудь знаменитость. Фредди, с его точной и глубокой интуицией, предложил что-нибудь новое.
– Давайте кого-нибудь откроем, – сказал он с пафосом, – у меня настроение создать новую звезду!
Карлайл Мэнн позвонила Нику и сказала, что он хочет получить эту роль.
– Это не я решаю, – ответил он.
– Значит, ты просто дерьмо, – сказала она. Ах, эта Карлайл… все еще мила, как всегда.
Спустя несколько дней за ленчем в приватной столовой офиса Фредди взял какой-то журнал и кинул ему через стол.
– Взгляни-ка на эту девушку, – сказал он, – она лучшая фотомодель во всей Америке. И меня просили попробовать ее. Что ты об этом думаешь? Стоит ее пригласить для кинопроб?
Ник даже еще не взглянул на журнал, но уже понял, кого Фредди имел в виду. Лорен.
– Ага, – сказал он, – и я сам с ней снимусь в пробах. Посылай за ней, приглашай. Пусть прилетает.
Лорен сидела за столом в своем офисе на Парк-авеню. Комната была светлая и яркая, обставленная полированной мебелью «птичий глаз» из клена и удобными мягкими креслами бежевого цвета. На стенах в рамках висели обложки всех модных и женских журналов с ее портретами. Имидж Лорен стал доминирующим. Сексуальна. Мила. Задумчива. Соблазнительна. Она могла быть всякой – в соответствии с требованиями фотографов. Отсюда и грандиозный успех. На самом видном месте были обложки журнала «Вог». Она просила Сэмм только об одной. Она ее получила. Но за последние семь лет она стала любимицей журнала, и обложек накопилась целая пачка.
Окончив разговор, она встала, обошла стол и пожала руки двум мужчинам и женщине.
– Мне нравится ваше предложение, – сказала она. – Изложите все в письменном виде, и я сообщу вам решение.
– Надеюсь, это будет так скоро, насколько возможно, – сказал один из мужчин, и его бычья шея еще больше раздулась от предвкушения успеха…
– Зависит от вас, – ответила Лорен, улыбаясь.
– Надеюсь, мы заложили основу соглашению, которое вас удовлетворит.
– Хорошо, буду ждать.
Она проводила их до двери и закрыла ее за ними.
– Ничего у них не выйдет, – сказала она, поворачиваясь к Пии, которая скромно сидела в уголке.
– Как это?
– Потому что это грошовое начинание. Заранее знаю, что все это пустая трата времени – встреча с ними.
– Но они предложили тебе кучу денег за одно простое видео.
– Держу пари, это все в кредит. Лучше вступлю в сделку с людьми, действующими на обычных основаниях, и заработаю меньше денег.
– А тогда зачем ты согласилась опять с ними встретиться? Лорен усмехнулась:
– Да просто, чтобы проверить интуицию. Поверь, она все еще работает исправно.
Раздался звонок, и секретарь сказала:
– Мистер Либерти на втором проводе. Она подняла трубку:
– Оливер, чем могу быть полезна?
Пйа удивилась, что она разговаривает с ним так, словно они коллеги по работе, а не муж и жена.
– О'кей, – сказала Лорен с видимым раздражением. – Знаю. Буду.
Она положила трубку и взглянула на часы работы Картье, стоявшие на столе.
– Оливер просто уже в панике. Я обещала быть на коктейле у Рэли. Черт возьми, я опаздываю. Как ты думаешь, успею заехать домой и переодеться?
– Ты и так выглядишь великолепно, – ответила Пиа и еще раз удивилась про себя, как Лорен великолепно выглядит. Она стала потрясающе красива, хотя утратила тот блеск невинности, который был ей присущ ранее, то очарование простодушной, наивной красоты, которое ей было некогда свойственно. Лорен худа и тонка, и было что-то кошачье в ней, с ее длинными густыми каштановыми волосами, в которых виднелись белокурые пряди, необыкновенными глазами цвета панциря черепахи и полными чувственными губами.
В тридцать лет она выглядела ослепительнее, чем прежде. Сияющая, вся словно обтекаемая и с чуть-чуть ощущавшейся внутренней незащищенностью, Лорен стала символом десятилетия.