Дождавшись, когда Вениамин запрыгнул на ходу в свой вагон, я решила проводить Светлану до самого дома. Мы снова ехали с ней в одном троллейбусе, и снова ей было совершенно не до меня. Убедившись, что она благополучно вошла в свой подъезд, я позволила себе вернуться домой.
Теперь еще больше хотелось прослушать запись первого разговора с Вениамином. Как это часто бывает, мне казалось, что там есть что-то чрезвычайно важное, на что я раньше не обратила внимания. Уверенность крепла, но сколько я ни ломала голову по дороге домой, так и не смогла вспомнить, что же это были за слова.
И только когда они прозвучали еще раз, мороз прошел по коже. Иначе никак не не назовешь чувство, которое я испытала в тот момент. Ответ Вениамина на проходной вопрос, был ли он до Светланы женат, а еще больше — его реакция на вопрос заставили мои волосы встать дыбом. Он сказал тогда: «Был, хотя мы не были расписаны… Она погибла». А лицо стало испуганным… И особенно запомнился мне алогичный жест Вениамина — попытка прикурить уже зажженную сигарету.
Когда у кого-то погибает жена, то это его несчастье. Но когда и второй жене грозит та же участь, сие наводит уже на определенные мысли. Именно они и заставили мои пышные волосы расположиться на голове не совсем привычным образом, когда прослушивала диктофонную запись.
Если допустить, что Вениамину по какой-то причине захотелось убить свою жену, то события выстраивались в довольно стройную цепочку, не лишенную логики. И на всякий случай я попробовала наговорить ее на пленку. С недавних пор я пользуюсь этим методом, подсмотренным в каком-то западном детективе. Собственная версия, услышанная потом как бы со стороны, иногда кажется уже не столь убедительной. Или наоборот — убедительной. А необходимость точных формулировок активизирует мышление при диктовке, и именно в тот момент в голову неожиданно приходят интересные идеи.
— Допустим, Вениамин Зеленин по какой-то причине решил отправить на тот свет свою молодую жену… — произнесла я и вынуждена была сделать небольшую паузу. События были настолько противоречивыми, что не хотели формулироваться в законченную версию. Тем более — перед диктофоном.
Перемотав пленку на начало, сделала вторую попытку:
— Подозревая свою жену в неверности, Вениамин Зеленин уезжает в командировку. На просьбу жены отказаться от поездки или взять ее с собой он отвечает решительным отказом… Бред какой-то, — перебила я себя и выключила диктофон.
Раз к созданию мало-мальски правдоподобной версии я была еще не готова, решила, взяв чистый лист бумаги и тонко отточенный карандаш, зафиксировать свое недоумение на бумаге. Старательно выводя каждую букву, я писала строчку за строчкой:
1. Почему Вениамин не захотел взять с собой жену?
2. За что он заплатил «красавчику»?
3. Состоит ли Светлана с «красавчиком» в интимных отношениях?
4. Знает ли о них Вениамин?
5. Если да, то зачем обратился ко мне?
6. Если нет…
Я снова зашла в тупик. Мне явно не хватало информации. Вопросов было слишком много, и ни на один из них у меня не было ответа. Скомкав листочек в маленький плотный шарик, я попыталась попасть им в пепельницу на столе. Иногда мне это удается, но на этот раз шарик, совершив перелет, отскочил от стены и упал на пол.
Мои дела сегодня явно не клеились. И чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, я прибегла к гадальным косточкам.
Жестом скупого рыцаря достав из шкатулки заветный замшевый мешочек, я вытряхнула на стол его содержимое.
28+4+19. В справедливости выпавшего указания сомневаться не приходилось. Даже заглядывать в книгу не надо, я прекрасно помнила значение такого сочетания цифр: «Любовные дела в данный момент довольно запутаны». Лучше не скажешь. Но этой бесценной информацией я обладала и без косточек.
В душе начало зарождаться чувство раздражения против моих магических помощников, но я задавила его в самом начале, боясь быть по отношению к ним несправедливой. В конце концов — косточки не всесильны и их «слова» вполне можно счесть за сочувствие, вроде: «Да, сестренка, положение у нас незавидное». И я не стала больше их мучить. Если бы они были в состоянии мне помочь, то не стали бы попусту тратить время и отделываться констатацией фактов.
Необходим был какой-то толчок, и мне не пришло в голову ничего более разумного, чем позвонить Гарику Папазяну.
Каждый раз, обращаясь к нему, я чувствую легкие угрызения совести. Потому что его кавказский темперамент, несомненно, подвергался суровому испытанию, чего Гарик никогда не скрывал. И он все еще не терял надежды, что однажды ситуация переменится и наши отношения вступят в новую, как говорится, заключительную фазу. Честно говоря, я сама не очень понимала, почему эта фаза не наступила часа через два после нашего знакомства. Гарик был мужчина хоть куда, с замечательным характером и безукоризненным чувством юмора. Да и внешностью его бог не обидел. Уж так получилось, что ни через два, ни через сто двадцать два часа мы не залезли с ним в койку, а теперь это было бы даже странно. По-моему, легче переспать с первым попавшимся понравившимся мужиком, чем со старым другом.
Но в минуту уныния мысль о Гарике Папазяне из милиции всегда приходила в голову сыщика Тани Ивановой. Да, никогда еще он не отказал ни в одной моей просьбе, всегда являлся по первому зову, как Золотая Рыбка, хотя по горло был загружен работой, как все оперативники.
— Э-э, нэхорошо паступаешь, — утрируя свой симпатичный акцент, заявил он мне, как только узнал мой голос. — Савсэм забыла, слушай.
— Прости, дорогой, — извинилась я за все его прошлые и грядущие страдания и пригласила в гости. — Если, конечно, у тебя есть время… — добавила я под конец разговора.
— Зачем абижаишь? — ответил он с укоризной и через пятнадцать минут стоял на пороге моей квартиры с традиционной розой в руках и завернутой в газету бутылкой.
Я не сомневалась, что это был армянский коньяк.
— Ну, что случилось? — спросил меня Гарик почти без акцента после традиционной порции комплиментов и братских поцелуев. Он с ходу определил мое настроение и моментально решил выяснить его причину.
— А, — махнула я рукой, — дела житейские. Давай выпьем для начала.
— Сначала дело, а потом — удовольствие, — возразил мой верный друг.
Это уже был разговор посвященных. «Делом» у нас с ним назывался процесс перемалывания кофе в Гариком же подаренной ручной мельнице. В этом процессе он не признавал никакого электричества, тщетно пытаясь приучить к этому всех своих друзей. Я принесла с кухни его подарок и торжественно передала из рук в руки. Началось священнодействие, которое, впрочем, не мешало нам разговаривать. В результате через пятнадцать минут Гарик был уже в курсе всех моих проблем.
— И только-то? — улыбнулся он. — Пожалуй, мне тоже надо податься в частные детективы. Как бы я хотел, чтобы мои проблемы были такими же «трудными».