— Замерз, — сказала она.
— Конечно. Бросила меня тут на крыше, я чуть не закоченел! — возмутился я. — За мной уже хотели высылать спасательный вертолет.
Симона обняла меня, согревая, и мы так посидели некоторое время. А потом решили исследовать содержимое корзинки. Это оказался самый что ни на есть традиционный набор для пикника от «Фортнума и Мейсона», [30] куда входил стальной термос с горячим шоколадом, бутылка коньяка «Хайн» и целый баттенбергский торт в пергаментной обертке. Не удивительно, что Симона не скоро вернулась.
— У тебя что, стратегический запас?
— Люблю быть готовой к неожиданностям.
— А ты знаешь, что Казанова, когда бывал в Лондоне, жил где-то здесь? — спросил я. — Отправляясь на свидание, он брал с собой саквояж с яйцами, тарелками и спиртовкой. — Моя ладонь скользнула по ее теплой полной груди. — Таким образом, где бы он ни провел ночь, на завтрак всегда можно было сделать яичницу.
И я поцеловал Симону. Ее губы пахли шоколадом.
— Никогда не думала, что Казанова был бойскаутом, — улыбнулась она.
Мы укутались одеялом и, глядя, как луна опускается за крыши Сохо, ели баттенбергский торт и слушали полицейские сирены, завывающие на Черинг-Кросс-роуд и Оксфорд-стрит. А потом, отдохнув немного, занялись бешеным сексом и продолжали до тех пор, пока то, что заменяет в Сохо рассветный птичий хор, не возвестило наступление нового дня.
Думаю, старина Джакомо оценил бы.
Сэр Роберт Марк был комиссаром лондонской полиции с 1972 по 1977 год и прославился двумя вещами: рекламой шин «Гудьер», где говорит фразу «Я уверен, это основной вклад в безопасность дорожного движения», и операцией «Земляк», в ходе которой расследовал многочисленные случаи коррупции внутри своего ведомства. В те времена, которые «Дейли Мейл» называет старыми и добрыми, всякий сознательный коп мог втрое увеличить свой доход, просто вовремя тормознув кого-нибудь на улице — и за небольшую мзду вооруженный грабитель оставался на свободе. Нет, потом, конечно, сотрудники полиции всегда старались повесить на кого-нибудь нужное обвинение, ведь главное — чтобы правосудие восторжествовало, а преступники были наказаны. Комиссар Марк на все это смотрел скептически. И добился самой суровой антикоррупционной проверки за всю историю Лондонской полиции. Вот почему именно его именем полицейские наставники пугают своих питомцев. Ведите себя достойно, молодые люди, иначе явится ужасный сэр Роберт Марк и вышвырнет вас из ведомства. Наверное, именно по этой причине нынешний комиссар распорядился повесить портрет сэра Роберта в приемной так, чтобы тот смотрел прямо на кресла для посетителей — неудобные, обтянутые зеленым кожзаменителем. Кресла, в которых в данный момент сидели и ждали мы с Найтингейлом.
Если вы младший офицер полиции, то ничего хорошего от встречи с Самим ждать не стоит. Когда я был здесь в прошлый раз, то принес клятву ученика мага. Теперь же сильно подозревал, что настала очередь проклятий. Найтингейл сидел рядом, читал «Телеграф» и казался вполне спокойным. На нем был легкий костюм песочного цвета марки «Дэвис и сын» — либо совершенно новый, либо, что вероятнее, сохранившийся с незапамятных времен и вновь вошедший в моду. Я же надел форму, ибо, когда грядет разнос от начальства, форма — верный союзник констебля. Особенно если она до хруста отглажена Молли, которая явно квалифицирует малейшую морщинку на брюках как хорошо замаскированного и очень опасного врага.
Секретарша открыла нам дверь кабинета.
— Комиссар готов принять вас, — сказала она.
Мы поднялись и пошли держать ответ.
Кабинет комиссара не поражает воображение. Отнюдь не дешевый ковер и множество деревянных панелей все же не в силах оживить унылый серый бетонный костяк здания Нового Скотланд-Ярда, построенного в середине шестидесятых. Но в лондонской полиции служит свыше пятидесяти тысяч человек, а ее бюджет составляет четыре с половиной миллиарда фунтов, и отвечает она абсолютно за все, от пресечения хулиганства в Кингстоне до борьбы с экстремизмом в Уайтхолле. Так что комиссар вполне может иметь ничем не примечательный кабинет.
Комиссар сидел в своем кресле и ожидал нас. На нем была форменная кепка, и когда я ее увидел, то окончательно понял, как крепко мы влипли. Мы остановились возле его стола, и Найтингейл явственно дернулся — в последний момент удержался, чтобы не отдать честь. Комиссар даже не шелохнулся. Никаких рукопожатий и тем более предложений присесть.
— Старший инспектор Найтингейл, — проговорил он, — я уверен, вы успели ознакомиться с рапортами, имеющими отношение к событиям в минувший понедельник ночью.
— Да, сэр, — ответил Найтингейл.
— Вы в курсе претензий, предъявленных сотрудниками Лондонской службы скорой помощи, и содержания предварительного отчета Комитета по профессиональной этике?
— Да, сэр.
Я вздрогнул.
Комитет по профессиональной этике, эти монстры в человеческом обличье, бродят среди нас, ввергая рядовых сотрудников в трепет и отчаяние. Если ощутишь за спиной холодное дыхание Комитета — вот как я сейчас, — первым делом следует определить, от какой именно его составляющей оно исходит. В моем случае это вряд ли был отдел борьбы с коррупцией или отдел служебных расследований, поскольку угон машины скорой помощи может быть расценен скорее как преступная глупость, нежели как глупое преступление.
По крайней мере, я надеялся, что Комитет воспринял это именно так, и, соответственно, разбираться со мной будет Отдел контроля над неправомочными действиями в отношении граждан. Этот отдел работает с офицерами полиции, по вине которых нашей организации предъявляются судебные иски — в том числе и со стороны возмущенных врачей скорой помощи.
— Вы подтверждаете вашу оценку действий, совершенных констеблем Грантом в ту ночь?
— Да, сэр, — ответил Найтингейл. — Я совершенно уверен, что констебль Грант, попав в затруднительное положение, предпринял быстрые и решительные действия с целью предотвратить гибель лица по имени Эш Темз. Если бы он не вытащил из раны железный прут или, вытащив, не отвез Эша к реке, пострадавший, несомненно, скончался бы — как минимум от потери крови.
Комиссар посмотрел на меня в упор. Я затаил дыхание — и осознал это, только когда он снова перевел взгляд на Найтингейла.
— Вы остались на руководящей позиции вопреки своему физическому состоянию только потому, что я был убежден, что вы единственный старший офицер, чья квалификация позволяет заниматься «особыми» случаями, — сказал он. — Я ошибался?