С этим нас и отпустили.
— Могло быть и хуже, — сказал я, когда мы шли мимо Вечного огня в фойе здания Скотланд-Ярда. Он горит там в память о храбрецах, павших на своем посту, — и в напоминание нам, живым, чтоб были поосторожнее.
— Тайберн очень опасна, — заметил Найтингейл, когда мы уже направлялись к подземной парковке. — Она считает, что может сама определять свою роль в играх политиков и бюрократов. Рано или поздно она пойдет против собственной матери.
— И что тогда будет?
— Последствия могут быть просто невероятными, — ответил Найтингейл. — Я полагаю, когда это произойдет, в ваших интересах будет оказаться подальше от них обеих. Да и от всей долины Темзы, если уж на то пошло, — добавил он, бросив на меня задумчивый взгляд.
Найтингейлу нужно было на плановый осмотр в Университетский госпиталь, поэтому он высадил меня на Лестер-сквер, и я позвонил Симоне.
— Дай мне час, чтобы прибраться, — сказала она, — и я тебя жду.
Я был в форме, а посему поход в паб был бы сопряжен с некоторыми неудобствами. Поэтому я просто хлебнул кофе в итальянской забегаловке на Фрит-стрит перед тем, как направиться в тихое местечко на Олд-Комптон-стрит. И как раз подумывал, не купить ли с собой пирожных в «Кондитерской Валери», как вдруг отточенное до совершенства чутье полицейского, сродни тому, что ведет охотника за крупной дичью, неудержимо повлекло меня на Дин-стрит, твердя о том, что там что-то случилось.
И снова заградительная лента, и тенты, растянутые криминалистами, и люди в форме, выполняющие ответственное задание по охране места преступления. Профессиональное любопытство возобладало, и я подошел ближе посмотреть, что там происходит. Заметил сержанта Стефанопулос — она беседовала с коллегами-сержантами из отдела расследования убийств. Через пару минут она подошла и, заметив мою форму, ухмыльнулась.
— Что, вернулись в ряды простых копов и патрулируете улицы? — спросила она. — Это вы еще легко отделались. Сегодня в диспетчерской все говорили, что вас временно отстранят от службы и назначат особый контроль.
— Устный выговор, — заявил я.
Сержант Стефанопулос не поверила своим ушам.
— За угон скорой помощи? — переспросила она. — Устный выговор — и все? Вас за это будут очень не любить коллеги, вы в курсе?
— В курсе, — ответил я. — Кто погиб?
— Не ваше дело, — буркнула сержант Стефанопулос. — Прораб со стройплощадки линии Кроссрейл. Нашли сегодня утром, в одной из входных шахт. Сама станция уже почти закончена, но подрядчики, судя по всему, требуют, чтобы улицы и дальше раскапывали. Наверняка несчастный случай, с техникой безопасности на таких стройках еще хуже, чем в полиции.
В Федерации полиции как раз сейчас помешались на технике безопасности. В прошлом году внедрили жилеты, защищающие от ножевых ударов, но недавно кому-то пришла в голову светлая мысль, что полицейские подвергают себя излишнему риску во время преследования преступников. И теперь Федерация требует введения дополнительных норм безопасности для предотвращения ранений. А преступников в таком случае должны будут, видимо, преследовать беспилотники системы «дрон». [32]
— Это случилось ночью?
— Нет, в восемь утра, когда уже совсем рассвело, — отозвалась сержант Стефанопулос. — Соответственно, его могли и столкнуть, но прошу заметить, если уж хотите знать: ничего хоть сколько-нибудь сверхъестественного в его гибели, слава богу, нет. Так что проваливайте.
— Спасибо, сержант, — сказал я. — Так и поступлю.
— Стоять, — произнесла Стефанопулос. — Я хочу, чтобы вы просмотрели протоколы допроса Колина Сэндбрау. Найдете в базе, они должны уже быть там.
— А кто такой Колин Сэндбрау?
— Парень, который стал бы следующей жертвой, если бы не ваш чокнутый приятель, — пояснила она. — Думаю, это вы осилите — и даже, возможно, без особого материального ущерба.
Я рассмеялся — мол, все нормально, шутку понял. Но, зная, что собой представляет полицейский юмор, не сомневался: эту скорую помощь мне будут припоминать до пенсии. Оставив Стефанопулос командовать парадом на месте преступления, я отправился через Сент-Эннз-корт и Д'Эрбле-стрит к Бервик-стрит. В прошлый раз я не особо рассмотрел дом, так что сейчас пришлось как следует сосредоточиться. Наконец я нашел нужную дверь — еле заметную между аптекой и специализированным музыкальным магазином со старыми виниловыми дисками. Черная краска на ней облупилась, одни кнопки домофона отсутствовали напрочь, другие были выжжены зажигалкой. Но это было неважно: я помнил, что Симона живет на верхнем этаже.
— Ах, негодяй! — проскрипел домофон. — Я еще не готова!
— Ну, могу нарезать пару кругов вокруг квартала, — сказал я.
Домофон запищал, и я открыл дверь. В свете дня лестница наверх выглядела не лучше, чем в темноте: бледно-голубой ковролин кое-где протерся, на стенах, там, где входящие хватались за них, остались грязные пятна. На каждом этаже были глухие двери, которые здесь, в Сохо, могли вести куда угодно: от охранного агентства до офиса телепродюсера. Я поднимался не спеша, поэтому не выглядел запыхавшимся, когда дошел и постучал в дверь.
Открыв ее и увидев меня в форме, Симона отпрянула и захлопала в ладоши.
— Ух ты! — воскликнула она. — Мужской стриптиз с доставкой на дом!
Она занималась уборкой в серых спортивных брюках и темно-синей водолазке, низ которой, судя по виду, был обрезан маникюрными ножницами. Волосы она повязала платком в истинно английском стиле — я такое видел только в сериале «Улица Коронации». Я шагнул через порог и сгреб ее в охапку. Она пахла потом и «Доместосом». Все бы и произошло прямо там, в прихожей, если бы Симона не прошептала, что дверь так и осталась нараспашку. Мы оторвались друг от друга на несколько секунд — только для того, чтобы захлопнуть дверь и добрести до кровати. Кровать была всего одна, но зато громадная, и мы постарались задействовать каждый ее сантиметр.
Я так и не понял, когда успел расстаться с формой и куда подевалась водолазка Симоны. Платок на голове она, впрочем, оставила — и меня это почему-то заводило.
Спустя час с небольшим мне наконец удалось оглядеться вокруг. Кровать полностью занимала один угол большой комнаты и, помимо мягкого кожаного кресла, была единственным местом для сидения. Остальную мебель представляли три платяных шкафа вдоль стены — все от разных гарнитуров — и громоздкий дубовый комод, который наверняка поднимали лебедкой и втаскивали через окно, потому что в дверь он не прошел бы. Телевизора нигде не было видно, как и магнитофона, хотя сравнительно небольшой МРЗ-плеер запросто мог бы утонуть в ворохах одежды, заполонивших комнату. Я в семье единственный ребенок, и на одной жилплощади со мной всегда жила только одна женщина. Поэтому я был совершенно не готов к тому, какое жуткое количество одежды можно увидеть в квартире, где проживают три сестры. Обувь была буквально повсюду: стройные ряды абсолютно одинаковых, на мой взгляд, босоножек на высоком каблуке. Клубки сандалий с перепутанными длинными ремешками, сваленные тут и там. Горы коробок с «лодочками», громоздящиеся между шкафами. Всевозможные сапоги и полусапожки высотой от «до щиколотки» до «до середины бедра», висящие, словно мечи в средневековом замке, на гвоздях, вбитых в стены.