Я также нашел людей, которые выросли в Сохо в послевоенные годы. Они помнили трех девушек, живших на Бервик-стрит. Кто-то считал их распутницами, кто-то — лесбиянками, но большинство просто не обращало внимания. В те времена для Сохо это было в порядке вещей.
Я обнаружил достаточно доказательств того, что сестры имели отношение еще как минимум к пятнадцати смертям джазовых музыкантов, а также данные о шестидесяти случаях, в которых они, возможно, повлияли на возникновение у людей хронических заболеваний и стали причиной краха их карьеры. Под последнюю категорию подпадал и мой папа. Но ни один из обнаруженных мной фактов не убедил меня, что Симона и ее сестры имели хоть малейшее подозрение о страданиях и смерти, которые они сеяли. Доктор Валид предпринял слабую попытку внушить мне, что Симона, возможно, полностью сознавала, к чему ведут ее действия, а я поддался на не очень-то, в общем, тонкую уловку монстра-социопата. Но я понимал, что доктор просто хочет меня поддержать.
Составив общее описание данного случая с примечаниями, я распечатал его и вместе со всеми сопутствующими документами сложил в папку-регистратор и отнес в секцию защищенного доступа общей библиотеки. Потом стер все данные из своего компьютера и изменил кодовый номер дела в базах данных «ХОЛМС» и Государственной компьютерной системы полиции. Возможно, какой-нибудь особо любопытный журналист, специализирующийся на независимых расследованиях, обратит внимание на то, что множество самых разных коронерских заключений о смерти объединяет одна и та же ссылочная метка лондонской полиции. Но, поскольку ни один из фигурантов этих заключений не был футболистом, поп-звездой или членом королевской семьи, то и беспокоиться на этот счет, я полагаю, не стоит.
А вот кто действительно беспокоит меня, так это Безликий. Человек в маске, способный голой рукой поймать огненный шар и попросту отмахнуться от летящей в него дымовой трубы. Сильнее, чем мысль о маге-профессионале с нездоровой тягой к проведению опытов на живых людях, меня тревожит, пожалуй, только одно подозрение: что Джеффри Уиткрофт в своем закрытом магическом клубе воспитал, возможно, не одного ученика. Сколько всего их было, Крокодильчиков? И сколько из них стали мерзавцами, подобно Безликому практикующими черную магию? Я знаю, Найтингейл тоже все время думает об этом, потому что мы теперь проводим на подвальном стрелковом полигоне гораздо больше времени.
В первый понедельник октября папа и «Добровольный джазовый патруль» сыграли свой первый совместный концерт под новым названием. Играли они в клубе «Около полуночи», [64] это в Айлингтоне, на территории Чэпл-Маркета. Папа блестяще отыграл двухчасовой сет, ни разу не сфальшивив, и на знаменитом соло в композиции «Love for Sale» его лицо стало таким одухотворенным, что я всерьез задумался: может быть, некая связь между музыкой и магией действительно есть? Может быть, джаз и есть жизнь?
После выступления он был как выжатый лимон, но очень старался это скрыть. Поэтому я посадил их с мамой в кэб, расплатился с водителем и показал ему свое удостоверение — просто чтобы обеспечить должное почтение и уважение к пассажирам. Потом отправился обратно — отметить успех с Максом, Дэниелом и Джеймсом, но цены на напитки в «Около полуночи» слишком кусались, и мы двинулись оттуда в «Альму», где и пиво дешевле, и на большом экране показывают футбол.
— Нас пригласили сыграть в этом клубе еще, — сказал Джеймс.
— Потому что мы создаем посетителям правильное настроение для того, чтобы выпить, а это полезно для кассы, — сказал Макс.
— Музыка всегда была двигателем торговли, — кивнул Джеймс.
— Поздравляю, — сказал я. — Вы — классная группа, и всякие чудаки обязательно будут платить, чтобы послушать вас.
— Все благодаря твоему папе, — сказал Макс.
— И Сайресу, — добавил Дэниел.
— За Сайреса! — поднял кружку Макс, и мы выпили не чокаясь.
— Так вы выяснили, что тогда произошло? — спросил Джеймс. — Я имею в виду, с Сайресом?
— Нет, приятель, — покачал я головой. — Следствие зашло в тупик.
— Ну, за неразгаданные тайны джазовой полиции! — провозгласил он.
Мы чокнулись.
— За Чертенка Гранта и его «Добровольный джазовый патруль»! — сказал я.
Мы чокнулись еще раз.
Слово за слово, и мы выпили еще по три кружки, потом съели по порции карри и разошлись по домам.
Обычно мне не снятся кошмары. В основном я вижу вполне нормальные сны, но… меня не оставляют воспоминания. Яркие, как вестигии. Запах цветущей жимолости, чуть фыркающий смех, мягкие округлости тела, которое я держал в объятьях. Иногда все это до самого утра не дает мне уснуть.
Итак, я спал с джазовой вампиршей. Этот факт вызывал очень странное ощущение. Богиня маленькой речушки на юге Лондона, джазовая вампирша из Сохо… кто станет следующей? Оборотень из Челси? Или суккуб откуда-нибудь из Сайденхэма? Я решил придумать какое-нибудь строгое правило, которое можно будет добавить к своду уже имеющихся. Примерно так это будет выглядеть: никогда не оскорбляй ничью маму, не играй в шахматы с представителями курдской мафии и не спи с женщиной, которая несет в себе больше магии, чем ты сам.
Холодным и ненастным октябрьским днем я выехал из Лондона. Выползая по утренней пробке на междугороднюю трассу, я наблюдал, как люди спешат на работу — в серых пальто, с поникшими плечами и опущенными головами. Лето совсем кончилось, а перспективный центральный форвард улетел в Рио с визажисткой из Малаги.
Но Лондону нет до этого никакого дела. Ему всегда безразлично, когда его кто-то покидает, ибо он знает: уедет один, приедут двое других. И потом, столице не до этого — она слишком занята: рядится в алый и золотой, красит губы неоновым блеском. «Разве ты не знал, милый, звезды футбола уже давно не в моде? А театр всегда только там, где происходит действие». И теперь она ждет, чтобы какая-нибудь новая голливудская знаменитость показала свое актерское мастерство на улицах Вест-Энда.
Я снова миновал Колчестер, но на этот раз позвонил заранее, чтобы Лесли знала, что я еду. Я постепенно приближался к мутно-серому горизонту, а вокруг вставал Брайтлинси — словно сложенный из ледяных глыб, под низко нависшими дождевыми тучами. Лесли уже ждала меня, когда я подъехал к дому ее отца. Она стояла на парковочной площадке, под фонарем. Для защиты от непогоды она надела непромокаемую куртку с капюшоном, а шарф футбольного фаната и солнечные очки сменила на розовую маску из мягкого гипоаллергенного пластика — такие выпускает Национальная служба здравоохранения. Но голос, когда она заговорила, был по-прежнему не ее.
— Мне надо показать тебе кое-что, — сказала она.
Мы шли по мокрым скользким улицам, и на пути нам пару раз попались местные. Они приветливо помахали Лесли и скользнули по мне подозрительными взглядами.