Сара почти не слышала его.
— Дядя Чарльтон, когда приезжает мистер Хаксвелл?
— Примерно через две недели. У нас будет достаточно времени, чтобы поговорить о этом, Амелия. Я только не хочу тебя расстраивать.
— Все в порядке, дядя Чарльтон. — Сара знала, что ей придется быть начеку, пока не подпишут бумаги. А потом вся ее жизнь изменится. — С вами, тетей Эдной и, конечно, Лэнсом я не чувствую себя одинокой.
— Я рад и всегда буду готов помочь тебе.
В этот момент в кухню вошла Эдна.
Сара опустила голову, поэтому Чарльтон предположил, что девушка думает о семье Дивайн, но Сара думала о своей семье, о том, как она сможет изменить их жизнь к лучшему.
— Амелия, я знаю, ты, вероятно, очень скучаешь по своим родителям и по Маркусу, но здесь мы бессильны, не можем утешить тебя, — произнес Чарльтон.
Эдна с интересом слушала их разговор.
— Не надо так говорить, дядя Чарльтон. Вы замечательные. Никто не сделал бы для меня большего, и я действительно благодарна, что вы предоставили мне крышу над головой. — Сара повернулась к Эдне. — У меня ничего не было, когда я приехала сюда, и вы одели, накормили меня и были так добры. — Глаза Сары наполнились слезами, она действительно была очень благодарна семье Эшби за доброту. Кроме ее собственных родителей, они были первыми, кто так внимательно отнесся к ней. Но Сара понимала, что Эшби выгонят ее из дому в ту же минуту, как узнают, что она самозванка. Сара поклялась, что никогда этого не допустит.
— Доброе утро, Карлотта, — поздоровался Эван. — Он уже привык к ее визитам и всегда очень радовался еде, которую она приносила.
Но у Карлотты были свои причины для посещений фермы. Она заметила, что в последнее время осужденная стала подозрительно веселой. Насколько итальянка знала, у этой девицы вовсе не было причин для радости. Ведь она верила в то, что преступница, а доказать обратное не могла.
Чему же тогда она улыбается, когда думает, что никто не смотрит на нее? Изменился и Габриель. Карлотта также заметила мимолетные взгляды, которыми он обменивался с преступницей. Итальянке совсем это не нравилось.
— У меня есть идея, — начала Карлотта.
В этот момент из-за дома появилась Амелия с сухим бельем, которое она начала складывать.
— Думаю, я могла бы дать вашим девочкам несколько уроков по кулинарии.
— Это было бы замечательно, если бы у вас нашлось время.
— Я найду время. Важно, чтобы девочки умели готовить для своих будущих мужей.
— Согласен, — охотно подтвердил Эван. Даже слишком охотно, по мнению Амелии.
— Танцы это хорошо, французский тоже, но они должны знать, как накормить семью, vero?
— Вы совершенно правы, Карлотта, — согласился Эван. — Я то же самое говорил Саре, не так ли, Сара?
— Si, — проговорила Амелия с сарказмом и решительно ушла.
Эван закатил глаза, а Карлотта вспыхнула от злости, но промолчала.
Амелия пошла на огород и пнула ногой небольшой заборчик, окружающий грядки. Плохо, что Карлотта продолжает приходить и следит за ней. Теперь она даже стала критиковать то, что делала Амелия. Итальянка не желает, чтобы они с Габриелем остались одни хоть на минуту, как будто это возможно, ведь рядом всегда Эван и шестеро его детей. Габриель и Амелия понимали, что одна ночь раз в месяц — это все, что у них есть, и они использовали это время максимально.
Карлотта подозревала, что Габриель и Амелия тайно встречаются в пещере, где они нашли труп. Взявшись следить за девушкой, она не знала, когда они там встречаются, так как просто не могла находиться рядом с Амелией постоянно. Когда итальянка была слишком занята и не могла прийти на ферму, она следила за Габриелем или посылала Эдгара к нему под каким-нибудь предлогом.
— Что случилось, — спросила Сисси Амелию. Девочка видела, что она чем-то расстроена.
— Карлотта только что спросила вашего отца, может ли она учить вас готовить еду.
— О! — воскликнула Сисси.
— Конечно, это здорово, но признаться честно, я бы хотела реже видеть ее здесь. — Амелия произнесла это, не подумав, и тут же пожалела о том, что выдала свои чувства.
— Она тебе не нравится, да? — спросила Сисси.
И снова Амелия не смогла удержаться, чтобы не сказать правду. При одном лишь упоминании о Карлотте девушка начинала злиться.
— Да, она мне не нравится. Я не доверяю ей, — призналась она.
— Почему?
В последние несколько дней Сисси и Амелия сблизились. Сисси открылась девушке, рассказав многое о своей матери и отце, и Амелия чувствовала, что может довериться ей в некоторых вещах.
— Ты можешь сохранить это в тайне, Сесилия?
Девочка кивнула.
— Я слышала, что говорила Карлотта про меня по-итальянски, и поняла. Я не думала, что знаю итальянский.
— Почему ты не сказала ей об этом? Наверное, она захотела бы поговорить с кем-нибудь на своем родном языке?
— Тогда я была шокирована, потому что Карлотта сказала про меня гадость. Я не выдала себя.
— Ты уверена, что поняла все правильно?
— Абсолютно уверена.
— Не говори об этом папе, но мне тоже не очень нравится Карлотта, — признала Сесилия. — Она себе на уме. И потом, она все время следит за тобой, особенно когда здесь Габриель. Думаю, ты ему нравишься, а это злит Карлотту.
Амелия была поражена, что девочка заметила все это. Она покраснела.
— Тебе ведь тоже нравится Габриель, да? — улыбнулась Сесилия.
Амелия хотела солгать девочке, но не смогла.
— Да, нравится. Но пока не докажу, что я не преступница, у нас с ним нет будущего.
— Надеюсь, к тебе скоро вернется память.
— Спасибо, но, пожалуйста, не говори об этом никому, хорошо? Даже своим сестрам. Если твой отец узнает об этом, он отправит меня в тюрьму.
— Я никому ничего не скажу, потому что я не хочу, чтобы ты уезжала.
— Спасибо, Сесилия.
— Можешь звать меня Сисси, если хочешь. На самом деле мне никогда не нравилось имя Сесилия.
Амелия была тронута. Она помнила, сколько времени прошло с тех пор, как девочка велела называть ее Сесилия.
— Я думаю, это имя красивое, но и Сисси хорошее имя.
Кингскот
Лэнс Эшби вошел в кухню, тихо сзади подобрался к матери, которая стояла у раковины, и обнял ее за талию.
— Добрый день, мама.
— Лэнс! Перестань меня пугать. Ты отнял у меня пять лет жизни. — Хотя Эдна и ругала сына, она все равно улыбалась. Она всегда была счастлива его видеть. Лэнс был для нее самым лучшим, самым добрым мальчиком, который никогда не мог причинить кому-нибудь вред.