Медленно, чтобы дверь не заскрипела, она открыла шкаф. Раздвинув груды обуви и книг, высвободила участок паркета. Нарисовала мелом круг на полу, аккуратно, чтобы не осталось зазоров или пробелов. В центре круга написала имя Леопольда – почерком куда более уверенным и острым, чем обычно. Растения она раскрошила на границах круга, охая всякий раз, как ее жалила крапива. Наконец, внутри круга, на самом верху, она поставила стеклянную чашу с черной шерстью и вылила туда остатки молока.
За порогом спальни что-то скрипнуло.
Олив застыла. Но скрип – что бы его ни издало – не повторялся. Она сказала себе, что это просто дом оседает, а вовсе не кто-нибудь из котов стоит у двери и подслушивает… Тем не менее девочка выбралась из шкафа и закрыла створки, тяжело дыша, чувствуя, как все волоски на руках встали дыбом. «Чего ты так боишься?» – спросила она себя. К сожалению, ответ на этот вопрос был ей известен.
Она боялась, что заклинание не сработает или, хуже того, что случится какая-нибудь страшная, ужасная ошибка. А если Леопольд пострадает? А если он исчезнет, и она больше никогда не сможет вернуть его обратно? А если что-то пойдет не так и заклинание вызовет всех трех котов разом, перемешает их и превратит в эдаких кошмарных котов Франкенштейна – одного с тремя хвостами, одного с шестью глазами, а одного с ушами по всему телу? Ей представилось, как Горацио орет на нее из трех ртов сразу. От этой мысли к горлу тошнота подкатила.
«Ты опять позволила разыграться воображению, – зазвучал в голове рассудительный голос, очень похожий на голос отца. – Скорее всего, ничего подобного не произойдет».
Олив задумчиво пожевала щеку изнутри. Коты, казалось, могли влезать и вылезать из чего угодно: их не останавливали ни закрытые окна, ни запертые двери, ни картины. Даже если ей удастся призвать Леопольда из подвала, шкаф, возможно, не удержит его. С другой стороны, это даст ей несколько минут, чтобы успеть добраться до подвала и спуститься в люк незамеченной. Олив подтащила к двери шкафа прикроватную тумбочку и, на всякий случай, еще и стул от туалетного столика. Потом отступила на несколько шагов.
Медленно, глубоко вдохнув, она представила, как выдыхает прямо через кончики пальцев. Бросила последний взгляд на открытую рукописную книгу посреди кровати, на колючие буквы, похожие на тонкие черные шипы. Потом встала, широко расставив ноги на скрипящих половицах.
– Леопольд, – зашептала она. – Леопольд. Леопольд.
Из шкафа донесся приглушенный щелчок.
Девочка замерла, затаив дыхание. И тут за баррикадой из мебели и закрытой дверью шкафа тихонько, горестно мявкнули. Олив никогда не слышала, чтобы Леопольд – да если честно, и любой из остальных двух котов – издавал подобные звуки. Сердце девочки словно стянуло крошечным лассо. Но этого не хватило, чтобы удержать ее.
Книга по-прежнему тянул к себе, но она понимала, что это, скорее всего, ее единственный шанс выяснить, что скрывается в подвале. Бросив на гримуар последний ласковый взгляд, она упрятала его под одеяла. Теперь он в безопасности, а она постарается вернуться как можно скорее.
Олив на цыпочках спустилась вниз по лестнице. Родители с головой ушли в работу – из библиотеки доносился торопливый стук компьютерных клавиш. Коты не обнаружились ни в коридоре, ни в одной из открытых дверей, ни на кухне. Она схватила с верхней полки надежный походный фонарь, а потом спешно промчалась через кухню и окунулась в темноту подвала.
Неподвижный воздух все так же пробирал холодом. Без единого луча света с первого этажа здесь, казалось, было еще темнее, чем обычно. Олив почувствовала, как кожа на голых руках съеживается, словно пытается убежать. Дернула за выключатели висячих ламп, и тени расползлись по углам, прячась под лестницей и в выбоинах пятнистых каменных стен. Там, где обыкновенно мерцали зеленые глаза Леопольда, было пусто – только утопали в холодном каменном полу неясные очертания квадратной крышки люка.
Получилось.
Олив опустилась на колени перед люком. Ладони дрожали. Сердце принялось возбужденно выстукивать барабанную дробь.
Она схватилась за железную ручку-кольцо. Крышка оказалась тяжелой и упрямой и один раз даже выскользнула из рук, хлопнувшись обратно с грохотом, который, казалось, пошел эхом гулять под полом. Олив застыла, прислушиваясь, но родители вроде бы ничего не заметили. На этот раз она крепко обхватила кольцо ладонью, уперлась ногами и потянула изо всех сил. Петли издали сердитый звук, похожий на кашель древнего старика. Девочка распахнула люк так широко, как позволяли петли, и оставила крышку стоять вертикально. Потом включила фонарь, подняла его над зияющим отверстием и впервые робко заглянула в мрачную пустоту, что раскинулась под ногами.
Во тьму вела шаткая деревянная лестница. Рядом с ней была полка, где раньше покоился прах Олдоса МакМартина. Теперь она пустовала, покрытая лишь толстым слоем песка и пыльным кружевом паутины. Ниже Олив разглядела плотные земляные стены с деревянными скобами, которые убегали к потолку туннеля, как стропила в шахте. Единственная шахта, в которой ей довелось побывать, находилась в парке аттракционов – там маленькие шахтерские тележки катались вверх и вниз через по подземным горкам среди сталактитов из блестящего пенопласта. Это туннель выглядел совершенно иначе. Даже просто наклонившись к входу, девочка уже ощутила: под старым каменным домом что-то таится, что-то реальное, едва ли не осязаемое – и такое огромное, что девочку притягивало туда, как магнитом.
Одна Олив хотела захлопнуть люк и сбежать наверх. Другая – спуститься в туннель и исследовать его, пока ей не помешали. Но обе Олив понимали, что если она сейчас повернет назад, то пожалеет об этом. Желание знать, что ее внизу, измучило как когда зудит спина в том месте, куда рукой не получается дотянуться. После долгих колебаний Олив сунула руку в пустоту и поставила фонарь на место урны Олдоса. А потом осторожно шагнула на первую ступеньку лестницы.
Дерево скрипнуло под ней. Она перебралась на следующую ступеньку, чувствуя, как прогибается старое дерево. Она преодолела еще половину пролета, пока до фонаря еще можно было дотянуться. Потом Олив сняла его с полки, пробежала последние несколько ступеней и спрыгнула на пол. До земли оказалось дальше, чем ей казалось. Олив неудачно приземлилась на ноги, качнулась вперед, но сумела удержать равновесие как раз вовремя, чтобы не упасть ничком, впечатавшись лицом прямо в пол – или в фонарь, что было бы куда хуже.
Если уж в подвале было холодно, то в туннеле под ним стоял настоящий мороз. Шорты и футболка Олив вдруг показались ей совсем тонюсенькими. Босые ноги на замерзшей земле уже потихоньку начали неметь. Она поежилась и крепко обхватила себя руками. Воздух в туннеле был влажным и отдавал тошнотворно-сладковатым запахом разложения. Стоя меж двух земляных стен в неподвижном холоде, Олив вдруг подумала, что вот так, должно быть, чувствуешь себя в могиле. Но могилы роют только шесть футов глубиной. А тут гораздо глубже. И темнее. И холоднее.
Фонарь бросал бледное пятно света на стены и пол вокруг. За границей пятна была тьма. Олив сделала шаг вперед. Пятно света двинулось вместе с ней, и мрак разошелся в стороны, заливаясь в углы, до которых лучи фонаря не доставали.