— Пара машин, большая и маленькая…
Голос Димы был хриплым, как карканье. Хотелось надеяться, что он прав. Будь у них три автомата с патронами — и при таком раскладе можно было бы уже рассчитывать на успех. Так — нет или почти нет. Но ему хотелось верить в это «почти».
Рычание и шорох справа. Рычание — это два двигателя, а шорох — это камешки и ледяные гранулы под шинами. Даже странно, что он это услышал. Говорят, что «в минуты наивысшей опасности все чувства обостряются». Это выглядело пошловато — литературный штамп, что же еще? Но все же это было правдой. Он услышал даже музыку внутри головной машины. Причем не негритянский рэп, который принял бы за галлюцинацию — настолько это соответствовало стереотипу, — а нормальный классический рок. Вроде бы что-то в стиле старого «Аэросмита».
Две машины вынеслись из-за изгиба дороги ровно в ту секунду, когда он уже начал улыбаться собственным мыслям. Голова была легкая-легкая, будто у полупьяного. «Хамви», за ним в двух десятках метров — тентованный фургон. У этого прямо над кабиной торчала черная гнутая труба с «грибком», выведенная откуда-то сбоку. То ли печка, то ли газогенератор — сложно было догадаться, но в концепцию «армия, оборудованная по последнему слову техники» это не укладывалось совсем.
Как они и надеялись, при виде трепещущих вымпелов впереди водила головной машины изо всех сил дал по тормозам. Вообще, зря они так гнали: на днях температура наконец-то перевалила за ноль, потом опять упала, и льда поверх снега и поверх асфальта теперь было многовато. В результате оба начали вилять влево и вправо и виляли так метров еще тридцать. Капитан-лейтенант злорадно понадеялся, что сейчас они оба уйдут в кювет, а в идеале еще и столкнутся до этого, но нет, увы. Как говорят молодые, «щазз тебе».
Их сторона дороги была слева, и то, как повели себя водители, им с Димой было видно отлично. Остановившись метрах еще в пятнадцати до вымпелов на арматуринах, оба водителя с минуту сидели смирно, явно переговариваясь по рации. Насколько можно было разглядеть, на передних сиденьях никто, кроме водителей, не сидел, но никак нельзя было поручиться за задние сиденья того же «Хамви», не говоря уж о фургоне. Однако ничего — никто не начал выпрыгивать, оглашая воздух напористыми командами. И, к слову, на крыше внедорожника не имелось обычного пулеметного или пушечного ствола за барбетом, хотя все машины, которые они наблюдали, их несли. Что бы это значило? Командно-штабной? Тогда почему без собственного эскорта?
Шофер «Хамви» высунул из приоткрытой дверцы ствол автомата и очень осторожно, в три приема, вышел наружу. Посмотрев, как он двигается, капитан-лейтенант только сглотнул. Хорошо двигается, умело. И мягко, по одной передвигая ножки, как никогда не станет двигаться мужчина, если он не балерун или не сотрудник телеканала НТВ. Но это не мужчина.
Второй водитель ждал у себя в кабине, даже не приоткрывая окно и уж точно не собираясь глушить двигатель. Сами они тоже ждали.
Женщина из конвойной машины благоразумно не стала подходить к вымпелам вплотную. Остановившись, она внимательно оглядела вообще все вокруг, чем окончательно заставила себя уважать. Бывалая. Знает, что означают тряпки на палках у дороги. Эти минуты они с Димой провели просто: вжавшись в хрустящую от инея брезентину мордами. Потом офицер решился приподнять голову, потому что опасался пропустить что-нибудь важное. Ни фига. Женщина разглядывала их кастрюлю вдали. Как и задумано, расположенную достаточно близко от вымпелов для того, чтобы ее заметить, и достаточно далеко, чтобы не разобраться в том, что это за хрень там окопалась.
Конечно, они могли уехать. И это, наверное, даже было бы правильным: все же две машины, а не колонна. И пулемета опять же нет. И в глубине души капитан-лейтенанту даже хотелось, чтобы так и случилось. Он осознал это и даже сам себя успел обругать, а больше ничего. Не уехали. Из кабины фургона вышел высокий мужик с автоматом в руках и потопал вперед — туда же, куда направлялась храбрая дама. К кастрюле из «холодного цеха». Косясь на вымпелы и озираясь по сторонам.
Страшнее всего было не знать, есть ли кто-то еще в кабинах или нет. Есть ли кто-то под тентом фургона. Последнее было маловероятным: был бы, так уже вылез бы наружу. Дима уже приподнялся, уже набычился, как почти всегда делал в опасные моменты. Капитан-лейтенант хлопнул его по голове, заставив пригнуться снова. Моторы грузовика и внедорожника порыкивали на холостых, иней под ногами идущих скрипел. Слышат ли они происходящее вокруг так же хорошо, как слышно их самих? Музыка в кабине «Хамви» давно не звучала, движения других автомобилей по шоссе не было слышно. Ну, пора?
Женщина и мужчина стали оглядываться меньше и остановились, не дойдя до кастрюли метров пятнадцать. Мужчина присел на корточки, будто это помогало ему разглядеть что-нибудь особенное. Оба были почти точно спинами к ним. Почти. Чего Рома ждет? Капитан-лейтенант приподнялся, почти точно имитируя стойку бегуна-спринтера перед стартом. Дима встал рядом, бледный, глядящий исподлобья, со сжатыми губами. «Калашников» с примкнутым магазином без патронов в отведенной назад правой руке. Вот сейчас они обернутся и увидят…
Никому не заметный под своими тряпками Рома Сивый на той стороне дороги дернул за свою проволоку. Вершины двух здоровенных елей с шумом распрямились, сбросив с себя целые пласты снега и льда. Загрохотали оба автомата, сбивая еще больше снега впереди. Странно, но крики обоих стреляющих были слышны даже на этом фоне. Подъем, разбег, в первую секунду медленный, а потом яростный, сжирающий все силы. Прыжок через снежную яму. Они уже набегали, когда женщина обернулась. Ближе к ним был мужчина: он стрелял в лес перед собой короткими очередями с колена, склонив голову вперед и вправо. Но обернулась она.
У Антона было в пистолете всего три патрона, но, увидев лицо женщины, он не колебался. Решение стрелять не заняло вообще никакого времени, ни мгновения. Затормозить заняло гораздо дольше. Невыносимо долго. Женщина разворачивалась, держа свой короткий автомат на согнутых руках. Десять метров до нее, где-то пять — до спины мужчины, который тоже уже начал разворачиваться. Стычка с несостоявшимся старостой несколько дней назад — а скорее не с ним, а с его собакой — многому его научила. Он целился долго, слишком долго. Одновременно глядя на женщину, на мужчину, на мушку и прицельную прорезь пистолета, и, наконец, на себя самого, внутрь себя. Продавить спусковой крючок было невероятно трудно, это заняло все то время, которое женщина в форме поднимала ствол своего оружия ему в лицо. «С десяти метров она меня изрешетит», — подумалось ему совершенно отстраненно, будто он прочитал эти слова вслух в совершенно не трогающем его тексте, а не подумал. Удивляясь себе, он даже успел начать улыбаться, потом спуск все-таки поддался сведенному судорогой пальцу. Выстрела он не услышал и уже решил, что это была осечка, когда женщина опрокинулась назад. Опрокинулась молча, веером выпустив в воздух перед собой тонкую, невесомую кровяную взвесь. Вторая пуля попала ей уже не в лицо, а в шею, и Антон перевел ствол на мужчину, который так и не развернулся до конца. Дима все это время, всю эту длинную секунду продолжал мчаться вперед. Он сунулся прямо под линию огня и буквально рубанул мужчину поперек лица стволом «калашникова», как топором или секирой. Тот отшатнулся, и брызнувшая кровь залила его сразу всего. Капитан-лейтенант выстрелил ему в грудь — совсем не целясь, как делать было нельзя даже с пяти метров, — и не случилось ничего. Не веря, он посмотрел на свой пистолет, недоумевая перевел взгляд вперед, и снова бесполезно нажал на спуск. Потом догадался обернуться вправо, к машинам, обмирая от того, что не сделал этого раньше. Никого! Он опять перевел взгляд на людей перед собой и только тут «включился» и догадался бросить пустой пистолет себе под ноги. Дима продолжал молотить нехилого шофера своим пустым автоматом по чему попало, не давая ему опустить оружие, поднятое, чтобы защитить голову. Тот уже пропустил пару ударов и двигался заторможенно, а худой курсант бил, буквально как молот. Было понятно, что пропусти Дима секунду — и шофер уложит его даже голыми руками. Осознав это, мысленно взвывший капитан-лейтенант нырком бросился вперед и вцепился в горло солдата, как клещ, двумя руками. Тот выкрикнул смутно знакомое словосочетание, попытался крутануться — и тогда очередной удар Димы прошел в полную силу. Было слышно, как хрустнула кость.